Статс-дамы, давно уже не видевшие своей повелительницы в таком волнении, подбежали и стали сокрушенно спрашивать, не сказал ли ей Лейстер чего-нибудь неприятного.

Лицо Марии судорожно исказилось принужденной улыбкой напускного веселья, и она воскликнула с той грозной веселостью, которая звучит бичующим гневом и иронией:

– Мы стоим на очень плохом счету! Всем известно, что мы охотно танцуем и поем, что при французском дворе мы научились ценить сладкий язык придворной лести и что легкие нравы угоднее нам, чем деревянные формы строгого этикета. Отчаявшись как-нибудь иначе образумить меня, сестра Елизавета, пожимая плечами, вошла в соглашение с моим строгим опекуном и братом Джеймсом, и плодом их мудрого совещания о том, как бы обезвредить меня, явилась мысль пойти навстречу моим вожделениям. Елизавета заходит в своем участии так далеко, что посылает ко мне самого красивого мужчину Лондона, своего фаворита, который в совершенстве изучил искусство заставить женщину замолчать, пользуясь для этого поцелуями и поддакиваниями. Милорд Лейстер готов снизойти до того, чтобы любить меня, тогда как лэрд Мюррей будет приводить в исполнение приказы Елизаветы, касающиеся блага нашей родной страны. Таким образом меня избавляют от всех забот, и на мою долю остаются только те радости, которые способен доставить своей милочке прекрасный граф Лейстер!.. Но, к сожалению, у меня другой вкус, чем у сестры. Пусть меня все предадут, пусть я стану Иезавелью своей родины, но я все-таки не хочу, чтобы моим супругом стал отставной фаворит Елизаветы. Позовите лэрда Дарнлея! Прикажите зажечь свечи и позвать музыкантов! Пусть меня проклинают за то, что мое сердце жаждет радостей жизни, но я, по крайней мере, хоть отведаю этих радостей. Отныне ворчливое лицо Мюррея уже не будет больше пугать меня и никакие угрозы пуритан не заставят смолкнуть нашу веселость, а если они осмелятся восстать – пусть застанут меня танцующей с розами радости в волосах и румянцем удовольствий на лице.

Через несколько часов все залы были залиты потоками света и раздавалась бальная музыка. Лейстер был тоже приглашен принять участие в королевском празднике.

– Теперь вы должны во что бы то ни стало завоевать сердца всех и каждого ловкой фразой, – шепнул ему Мюррей. – Вы искусны во французской обходительности, а грацию вашего танца прославляют решительно все. Королева, кажется, в хорошем расположении духа, а у женщины это обыкновенно означает то, что она уже наполовину побеждена.

Лейстер не заставил два раза напоминать себе об этом; он сгорал от нетерпения приобрести триумф, всю сладость которого он мог оценить только теперь, когда снова увидал Марию.

Он увидал, что королева говорила с лэрдом Дарнлеем и, казалось, шутливо поддразнивала его, и услыхал ее слова, обращенные к Дарнлею:

– Сегодня я не буду танцевать; я хочу смотреть и вручить победителю приз. А, – улыбнулась она, когда ее взгляд словно только сейчас заметил Лейстера, – вот и милорд Дэдлей. Граф Леннор, у вас опасный соперник! Милорд Лейстер, представляем вам милорда Дарнлея, графа Леннора, нашего преданного кузена; вы увидите, что в Шотландии тоже имеются грациозные танцоры. Изберите себе даму среди присутствующих и встаньте в пару против нашего кузена; пусть это будет турниром грации, как это было в Версале.

– Я не решусь выйти на турнир с милордом Лейстером, – возразил Дарнлей, – самое большое, если мне удастся не очень отстать от него.

– Милорд Дарнлей, – ответил Дэдлей, – победителем может быть только тот, кого озаряет милость нашей государыни.