Он вчера снова уснул на диване. Если на второй этаж он не совался со времен смерти матери – пропади, стерва, пропадом – то спальня, раскинувшаяся недалеко от главного входа, еще какое-то время притягивала его своими мягкими матрасными объятиями. Правда, недолго. Как только дом выставился на продажу по причине своего гигантского размера, который единственному оставшемуся жильцу был не только ни к чему, но и не по зубам в плане уборки и ухода за ним, мужчина понял, что свою жизнедеятельность лучше сократить до одной комнаты. В его состоянии так было проще подготавливать жилье к осмотру потенциальными покупателями.

Перекатившись на бок, он притянул к себе громоздкое металлическое кресло на огромных колесах, доставшееся ему в награду за неосторожность, и принялся сильными руками перекидывать свои безвольные тощие нижние конечности на сиденье транспорта, искренне молясь лишь о том, чтобы не начать процесс отливания прямо здесь, в жилой комнате. Тогда бы пришлось мыть полы перед посещением особняка очередными покупателями, которых владелец ждал после обеда, а это бы далось ему вообще с непосильным трудом, потому что попробуй-ка управлять креслом, шваброй и собой одновременно!

Перекинув парализованное ниже пояса тело в седло, он принялся усиленно работать руками, выкручивая неудобные металлические дуги по направлению к дверям сортира. Брендон страстно желал, чтобы его следующее жилище имело лишь одну комнату и было полностью оборудовано под его ущербное существование, смертельно устав от жизни в таком никчемном виде.

Уже достигнув туалета, он вдруг понял, что именно сейчас может не успеть. За неимением инвалидных поручней в санузле, снятых недавно агентством по недвижимости, его гигиена, ранее заключавшаяся в перекидывании своего тела на унитаз, теперь представляла собой последовательность действий, требующих высокой осознанности и исключающих спешку. Но припертая потребность организма эту спешку как раз устраивала. Брендон судорожно принялся стаскивать себя с кресла.

– Чертово дерьмо, – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Ни за что не успеть! Нужда уже причиняла ему физическую боль от зажимания, но тело никак не поддавалось, то цепляясь костлявыми ногами за опоры кресла, то угрожая расплескать содержимое мочевого пузыря. В момент, когда воля иссякла, и жидкость была готова брызнуть из его атрофированного органа, Брендон ухватился за край ванной и завалился внутрь нее вперед головой. За ним, словно сухие сучья, прогремели узловатыми суставами ноги, и по телу полилась неудержимая горячая жидкость.

Вскоре течь прекратилась. Мужчина униженно валялся на дне ванной, политый собственной мочой, и всхлипывал от бессилия и ненависти к незаслуженной жестокой судьбе. Его ждала процедура, едва ли более простая, чем мытье полов – мытье себя. Злоба, несогласие с миром и острое чувство несправедливости вышибло из него последние силы, Брендон разрыдался, проклиная тот день, когда неудачно упал с лестницы на второй этаж, лишив себя не только ног, но и мужских сил ниже пояса. Перебитые осколками позвоночника нервные окончания приковали его прекрасное тело к дребезжащей телеге, а самого пострадавшего сделали импотентом. Поскуливая побитой собакой от вселенской жалости к себе, он попытался дотянуться до крана, и вскоре по лежащему в нелепой позе телу полилась вода, смывающая едкий запах испражнений с тела двадцатидевятилетнего алкоголика.

Крепкие спиртные напитки основательно вошли в его мир сразу после выписки из больницы, где его приговорили к ущербной жизни в этом покореженном теле. Какое-то время мать еще пыталась сдерживать его желание закончить то, что не довела до конца лестница, выливая его пойло в раковину и скандаля время от времени, но даже ей, вырастившей за свою жизнь несколько сотен детей разных характеров и нравов, не хватило сил на собственного сына. И Брендон попивал горячительное в сложное для себя время, не зная иных путей к проживанию утраты.