Чудовища вдруг оказались не такими уж плохими.

Медведь ушел, оставив своему другу, раз он не может сам лишить меня девственности. Но зачем уходить? Ведь есть еще варианты.

Ворон вдруг грустно улыбается одними только уголками губ. Легкая, едва заметная улыбка, которая тут же исчезает, как будто ее и не было никогда. Ему больше не нужен мой ответ, он только что понял все и без слов, по одной только затянувшейся паузе.

Он убирает спутавшиеся локоны с моего лица, проводит ладонями по голым плечам. Вытирает слезы с моих щек.

Обводит пальцами соски, а после чувствительно впивается пальцами в талию. Что-то изменилось в его поведении, но настолько неуловимое, что я теряюсь в догадках. Даже тот факт, что я знаю его дольше, чем он думает, никак не помогает разгадать его переменчивое настроение.

Губы Ворона снова сжимаются в тонкую линию, а в глазах появляется знакомый стальной блеск, от которого мое сердце замедляет ритм.

Я снова повелась.

— Разденься полностью, — говорит он уже другим голосом.

Еще мгновение назад он был совсем другим, но я не понимаю, что произошло. Неловко поднимаюсь и сбрасываю джинсы, оставаясь полностью обнаженной.

— Раздвинь ноги.

Из-за темных татуировок на его теле он и сам почти сливается с тьмой. Можно даже представить, что в комнате никого нет. Ставлю ноги на ширине плеч и сглатываю подступившую горечь. Ворон осматривает мое тело взглядом придирчивого покупателя.

И почему я думала, что будет иначе?

Даже с одним мужчиной, говорят, не бывает просто. Здесь же их двое и с каждым меня то подбрасывает вверх, то швыряет на всей скорости об землю.

— Подойди ближе, — летит следующий сухой приказ. — Одну ногу поставь на кровать.

Мои щеки вспыхивают, когда я делаю это. Раскрываюсь перед ним, а он и не думает смотреть мне в глаза. Я не понимаю, почему ему так нравится туда смотреть, а еще не понимаю, почему положение живого товара так меня заводит.

Я хотела бы не чувствовать и половины того, что ощущаю сейчас. Пока я вынуждена стоять ровно и без лишних движений, каждая клетка моего тела сгорает заживо под натиском возбуждения. Между ног тянет и пульсирует, но Ворон не делает ничего, чтобы облегчить мое состояние.

Только смотрит.

Я адски сильно хочу наклониться и впиться в его губы сильным, грубым поцелуем, чтобы наконец-то заставить его коснуться меня. Но мысль о том, что ни один из них так и не целовал меня, несколько отрезвляет. Поцелуи так естественны, но так интимны. А Медведь с Вороном не целуют женщин, с которыми спят.

— Сколько у тебя было мужчин, Кейт?

Видимо, удивление в моих глазах искреннее и неподдельное, потому что Ворон усмехается.

— Даже таких, как мы, Кейт. Сколько их уже было у тебя? Тебе ведь сколько? Двадцать?

— Двадцать один.

— Даже так, — тянет Ворон. — И при этом ты никогда не занималась сексом?

— Только петтингом.

— С твоим парнем из Системы? — проявляет чудеса хорошей памяти Ворон.

— Да, с ним.

— И почему же он так и не трахнул тебя, Кейт?

Хотя Ворон говорит со мной, его глаза по-прежнему направлены мне между ног. Он тяжело дышит, а в глазах мерцает густая синяя тьма.

— Что с тобой или с ним было не так, что он оставил тебя девственницей, Кейт? Или это все еще ложь?

Теперь он полулежит на этой узкой кровати и, будь я проклята, но так ему открывается еще более лучший вид на меня.

Никто еще не смотрел на меня под таким углом. И ракурсом.

— Ты сам знаешь, что это правда, я невинна.

Я словно наглоталась песка, который теперь комом стоит в горле. Удивительно, как я все еще разговариваю.

— У меня не было времени на отношения. А парень всегда оставался последним в моем графике. Я много работала, чтобы хоть как-то выжить. Я сирота. Тебе не понять, каково это, ведь ты был с детства обеспечен всем, как ребенок босса.