Но пока не было ни чертей, ни серы.

И тут ее поразило осознание. Все изначально было бесполезно и будет бесполезно – как и это грязное зубастое животное, она, возможно, даже переживет шторм. Но оно все равно умрет. Скорее всего, посреди этого леса и в полной безвестности.

– Точно, – прошептала она, сдерживая слезы радости.

Все прошлые планы глупы и беспочвенны, и они непременно завершатся смертью, даже если сработают. Но с каких это пор это не повод пытаться выжить? Пусть и хватаясь одними зубами? Причины нет, и она никогда не появится. Потому правильного плана жизни никогда и ни у кого не появится. Те, кто думает иначе, лишь тешат себя иллюзиями. Но это значит только одно – неправильный план ничем не хуже – в конечном счете, его ждет то же завершение. Поэтому можно не бояться.

Элиза вздохнула с облегчением, с трудом выбравшись на край образовавшейся стремнины.

– Отцепись, зараза. Вылезли уже! – шикнула она на непонятное животное, все еще волочившееся вцепившись зубами в грязный мокрый подол.

Никто всерьез не ждал ее возвращения из Запретных Земель. Ни один из возможных планов не мог стать верным, но и ошибкой его не назвать.

Элиза смахнула пот со лба.

Среди прибитого потоками воды к кустистому островку мусора нашлась длинная увесистая палка. Элиза спешно схватила ее. Правая нога очень болела. Хотелось опереться на что-то.

В душе больше не было заметно препятствий, но вот с силами было все не так уж радужно.

В свете молний Элиза шла вверх по пологому лесному склону, тяжело опираясь на подобранную клюку. Воняющие мокрой гнилью деревья сливались воедино из-за приближающейся ночи. Было безумно холодно. Но, в том числе, немного жарко. Элиза не была в точности уверена. Но вот изредка прорывавшийся кашель точно не был предвестником чего-то постыдного, как тогда в ее комнатке над трактиром.

Элиза все понимала – свобода всегда тяжела. Так называемое «естественное состояние», согласно современным мыслителям – это естественное состояние отдавалось дискомфортом во всем. Горе тому, кто его опробует. Как если выйти на балкон перед зимним рассветом – тяжелый спертый воздух в жарко натопленных покоях отступит перед леденящим ветром. Лишь первые вздохи принесут облегчение, но потом придется снова вернуться в золотую скорлупу еще явственнее почувствовав опостылевшие запахи. Потому Элиза никогда не жаждала свободы. Ее собственная золотая скорлупа была по-своему прекрасна. Не богатством. Даже Феона, происходившая из новой знати, жила в куда большей роскоши. Дело было в другом – Элиза чувствовала нечто вроде пульса во множестве костистых, рожденных из небытия, покрытых кровью, руках, которые удерживали державу воедино. Их можно было чувствовать в званиях, иерархиях, вере, правилах и идеалах – люди сами рождали и питали эти руки, удерживавшие все воедино. Грех было отказываться от их помощи во имя свободы.

Но все пошло иначе…

Когда молния осветила облезлый верстовой колышек, Элиза поняла, что уже идет по дороге. Она просто выбирала наименее заросшие места, но выбраться, кажется, все-таки удалось. Дорога должна была куда-то привести.

Становилось все холоднее.

Феона вряд ли бы так страдала на ее месте. Впрочем, завидовать было мало причин. Ее одержимое сохранением новоприобретенного статуса семейство было неприятно. По тому, что разузнала Элиза, с самых малых лет тело Феоны упорно пыталось расти, как у сельской бабищи – из тех, что могут руками корчевать пни в полях и избивать до полусмерти перебравшего мужа. Все попытки исправить ее природу лишь несколько заморили несчастную. Все обучение сводилось к этикету и умению держать себя. Завидовать было нечему.