Нет никаких собаки. Тебе всё кажется. Докатился. Ни врагов, ни конкурентов, ни чиновников не боялся. Теперь шарахаешься от собачьей тени, шныряющей по дому?

Не держи охрану, потому что телохранителей и водителей перекупят еще до устройства на работу, еще до попадания в реестр агентства по найму, еще до личной рекомендации от знакомого. Отставные офицеры спецслужб в поздних девяностых взяли под контроль все каналы поставки кадров. Невозможно найти ни в России, ни в Европе политика, бизнесмена, артиста, у которого в штате нет двойного агента, информатора, потенциального палача. Все вы на крючке. Расположившись в роскошной резиденции о пятидесяти комнатах и двадцати машинах, вы стали заложниками собственной прислуги. Идиоты. Когда понадобится, они организуют несчастный случай, белую горячку или передоз, а потом не смогут вовремя дозвониться до врача. И будете лежать у распахнутого опустошенного сейфа с тремя проломами в черепе, а газеты напишут об оторвавшемся тромбе.

Янковский обходился без охраны, вместо машины содержал вертолет, жил за городом практически в лесной глуши, напоминавшей ему дом из детства польского. Незваных гостей пан Станислав не боялся. Местонахождение жилища известно немногим. Пусть пошлют отряд головорезов, чтобы те погуляли по минному полю, попрыгали через растяжки, поздоровались с автономными дронами-камикадзе. Впрочем, те немногие, знавшие точную локацию Янковского, запросто могли послать не отряд самоубийц, а целую армию. Могли, но не хотели. Им было не до Янковского – в стране зрел бунт. Гостей Станислав не ждал. Скорее его вертолет зацепится за неудачно подвернувшиеся линии электропередач. Красивая смерть. Настолько красивая, что и бояться ее не стоит.

Почему же бесстрашный паладин ВПК всматривается во мрак кухни, не смея нажать выключатель? Чувствует чей-то взгляд? В дом забрался дикий зверь, сам напуганный букетом новых запахов, и тоже тревожно всматривается в тьму коридора, где застыл хозяин? Нет, это не зверь и человек обмениваются взглядами. Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга. Довольно! Тургенев гениален, но пить-то хочется.

Оставив напрасные попытки преодолеть беспричинный страх, Янковский вернулся в спальню, наспех оделся и вылетел из дома. В буквальном смысле. Над подмосковным лесом взмыл военный вертолет и направился в сторону башен Сити. Удобно, когда у тебя собственная вертолетная площадка на вершине одной из них, а оттуда на лифте можно доехать до нижних этажей и очутиться в круглосуточном испанском гастрономе. Санкционка? Не путайте. Это для тех, кто сейчас пытается вяло, но массово выползать на площади, – санкционка, а для приличных людей – хлеб насущный. И вообще, завидовать нехорошо.

– Я очень ему завидовала. Он любил сидеть во дворе на лавочке и раскрашивать. Я стала ему мешать, закрывая рукой страницы. Борька бесился, плакал, убегал домой.

– Дети часто бывают жестокими.

– Бывают. Но я же не знала, что он на скамейке сидел не от хорошей жизни. Родители часто оставляли его одного с престарелой бабкой. Она была в маразме и почти не вставала с кровати.

– Иногда вставала?

– У нее случались приступы активности. Она выходила голой на балкон, выбрасывала из квартиры всякие вещи и материлась на прохожих. Родственники ее запирали в спальне, где кроме матраса ничего и не было. Мы все уже привыкли и воспринимали происходящее как шутку. Только Боря знал немного больше, чем мы. Поэтому отсиживался на лавочке.

– А вы его оттуда прогоняли, – протянул Аннушкин.

– Получается, что прогоняла. Гнала, гнала, гнала на верную смерть! – сорвалась на крик пациентка. – Он был довольно худеньким мальчиком. А у бабки во время приступов просыпалась звериная ловкость. Даже не ловкость, а цепкость. Жилистость. И то ли ее забыли в спальне запереть, то ли она дверь выломала. В общем, Боря с балкона полетел, вслед за телевизором, тумбочкой и стулом. Она приняла внука за часы.