Зависть. Потом такие дамы, удачно выйдя замуж, становятся гламурными художницами, чья мазня выставляется в галереях, организованных и щедро проспонсированных специально для таких вот…

– Для таких вот, как ты, у нас значит есть отдельная бронированная камера! – грозно ощетинился усами Белкин. – Зачем с плакатами к этой треклятой больнице переть? Больше негде митинговать? Страну и так лихорадит, но вот значит люди хоть с приличными требованиями выходят. Постройте поликлинику, постройте поликлинику. А твои ребята? Снесите больницу, снесите больницу. Чем вам больница не угодила?

– Это не больница, а логово фашистов!

Напротив майора сидел болезненно худощавый мужичок со стрижкой под ноль и маниакально горящими глазами. Великовозрастный бунтарь со стажем, не наигравшийся в революцию. Когда-то его сажали в автозак с осторожностью, навалившись всей толпой, допрашивали только через решетку – боялись: вдруг буйный. Потом привыкли. Тем более, пламенный сталинист никогда не оказывал сопротивления при задержании, а сам шел навстречу полицейским с протянутыми руками. Для таких допрос и возможность выступить в суде – желанная трибуна.

– Ну какие вот там фашисты? В заброшенной, значит, больнице? – устало воззвал Белкин к разуму задержанного, но для успешного воззвания ему не хватало трубки, шинели и кирзовых сапог.

– А то вы, товарищ майор, не знаете!

– Вот значит не знаю. Объясни.

– Нацики. Их лет пять как не видно, не слышно. А тут целая толпа. Собираются, маршируют, немецкие песни поют, дорожки подметают.

– Дорожки подметают? – Белкин спрятал улыбку в усищах, – Ты ничего не путаешь?

– Честное пионерское! Они к чему-то готовятся. Пока вы нас сажаете за требование обычной справедливости, эта нацистская мразь у всех на виду устраивает тренировочный лагерь.

– И что ты мне предлагаешь? Выслать мотоциклеты с пулеметами?

– Уж сделайте что-нибудь, Владимир Серафимович! Не то у них самих появятся и пулеметы, и шмайсеры, и мотоциклеты с колясками.

– Ну-ну-ну. Не появятся. Я прослежу. Ты вот сам-то на скинхеда похож. Так что мне значит тебя сажать?

– Обижаете. Скинхеды разные бывают. Среди антифашистов нас много, среди анархистов тоже. А там конкретно фашня. Только свастики не хватает.

– О как! – майор крякнул. – Фашисты и без свастики?

– Не, ну крест у них есть, но какой-то странный. Такой, как, ну как две свастики. Давайте я нарисую.

– Давай ты просто не будешь бузить ради бузы, хорошо? Пойми, не время сейчас для ерунды. Не раскачивай тонущую лодку.

– Что, вашу крысу тошнит? – со времен распада СССР леваки разучились придумывать мемы, поэтому занимались экспроприацией картинок и лозунгов с просторов интернета.

– Ох, Сережа, Сережа, – Белкин устало смотрел на потрескавшуюся зеленую краску стены, – Вот ты значит пойми. Я не страну от вас защищаю и не Кремль. Я бы их сам всех… допросил с пристрастием.

– Так чего же? – шишкастый коммунистический череп подался вперед. – Проявите советский патриотизм! Вы же присягу давали. Полиция с народом, вместе сметем буржуев и будем строить светлое будущее.

Майор безучастно отмахнулся.

– Да знаю я ваше будущее. Ты вот в этом сраном будущем почти и не жил. А я значит жил и многое изнутри видел. Наелся. Такого будущего я точно не хочу.

– А какого? Которое эти нелюди с двойными свастиками готовят? Поэтому защищаете больницу от нас?

– Не больницу от вас, а вас от того, кто живет в больнице, – тон майора стал по-следовательски отеческим. – Если он разозлится и выйдет к вам на митинг, то разгоном не ограничится.

– Да что он сделает? Собак спустит? Спускать некого! У него там одни коты живут. Никаких собак.