Неровные шаги расписных ичигов, с высокого каблука до голенища усеянных диковинными цветочными узорами, чередовались со стуками дорогой трости, инкрустированной драгоценными камнями. Кто-то приближался к гостю Лазурного Марева такой уверенной и жизнерадостной, хотя хромой выступкой. На широких плечах коренастого мужчины тридцати лет лежала статная боярская ферязь, чьи кружевные рукава развивались за его спиной как плащ. На его голове сидела высокая горлатная шапка, приплюснутая и рассыпчатая, будто слепленная из маковых семечек.

Но самым выразительным элементом внешности энергичного боярина, несомненно, была его огромная и невероятно-пушистая борода. Белокурая, почти золотая как спелая пшеница. Большие янтарные зубы, скрещенные в легкомысленную улыбку, едва не сливались с волосяным покровом, выглядывая из-под густых усов хромого дворянина.

Кисейскому не пришлось думать долго, чтобы понять: к нему приближался земской староста.

Позади бородатого аристократа семенил тощий, сгорбленный мужичок, то и дело выглядывавший из-за плеча статного господина и донимавший того вопросами. Бесконечный лебезящий словестный поток прерывался лишь редкими односложными ответами главы деревни.

С первого взгляда Кисейский определил в призрачно-бледном заике зажиточного крестьянина, а может даже канцелярского работника при земской избе. Несмотря на то, что скрюченный смерд носил самый обыкновенный серый кожух и валенки, на его носу сидело сверкающее металлическое пенсне с регулирующей заклепкой. Это удивительное устройство коррекции зрения было крайне редким новшеством даже в знатных кругах. Сейчас же обыкновенный крестьянин то и дело прижимал его к переносице в перерывах между приглаживанием своей седой козьей бородки.

Двое остановились в нескольких метрах от конюшни. Легкий, перламутровый взгляд широкоплечего боярина столкнулся с непробиваемой и подозрительной лазурью зениц Кисейского, словно никогда не выходящих из режима анализа. Элегантно, насколько это слово применимо к волочащейся конечности, протянув по земле правую ногу и облокотившись о трость, солнечный мещанин поклонился особому гостю.

– Захар Романович Ячменник! – громогласным медовым тоном воскликнул он. – Земской староста Лазурного Марева, самого мирного и законопослушного поселения Выборгской губернии и всея Руси!

Протянув вперед ладонь, ожидая хоть намека на рукопожатие от мрачного экспедитора, Ячменник почти сразу виновато отдернул ее с неловким смешком. Он был поражен и сбит с толку бессменно-сухим и отдаленным взором молчаливого оппонента.

– Этот достопочтенный господин, – злорадно хихикнув в ус, продолжил староста и указал на своего сгорбленного спутника, – Ираклий, мой верный заместитель и наш ответственный деревенский писарь!

Прищурившись и натянув на свое острое лицо лживую улыбку, старик услужливо кивнул, прижав к груди стопку свежих берестяных грамот.

Кисейский завороженно хлопнул глазами. Нет, ему было совершенно наплевать на дешевое представление, организованное земским старостой; пытливый взор экспедитора не мог оторваться от странного участка снега, прямо под ногами Ираклия. Михаил был готов поклясться, что писарь стоял на еле-заметном бордовом разводе уже почти впитавшемся в утрамбованную гололедицу.

– Да… – медленно и хрипло проговорил Михаил. По его голосу было легко определить, как долго, из ненадобности, служащий Канцелярии не задействовал голосовые связки. Все свои мысли он держал при себе.

Метнувшись мимо ошарашенного старосты, Кисейский опустился на колено, начав заинтересованно рассматривать контур широкого углубления прямо под валенками деревенского писаря. Очевидно, некогда след был алой лужей неизвестного, однако, весьма очевидного происхождения.