Как бы удивительно это ни было, душа холодного и отстраненного следователя была той, что выла от несправедливости в тайне. Но трудности не могли сломать его просто так. Трудности делали его сильнее, учили находить решение и надежду в самых непростых ситуациях.

– Не беспокойся, Матрена, – уверенно произнес Михаил, развернувшись к крестьянке, которая все это время пряталась за его спиной, – каждое слово, что я сказал – правда.

Протеже молчала и лишь удивленно повела бровью.

– Ты смогла доказать свою полезность, уверенность, а самое главное, решимость, – продолжил Кисейский. – И, несмотря на то, что тебе придется научиться еще очень многому, я не боюсь объявить тебя первым помощником следователя в деле об Одноглазом Лихе.

Потухший и обреченный взгляд девушки налился восторгом, она приоткрыла рот от волнения!

– Это – огромная честь, Михаил Святославович, – радостно, но кротко ответила протеже, – и я не могу дождаться, когда мне выдастся повод оправдать ваши надежды в действии!

Кисейский гордо улыбнулся. В тот момент он в очередной раз убедился в правильности своего решения. Михаил поднял голову. Его брови азартно подпрыгнули, когда тот заметил десятки брешей, открывшихся в сплошном покрывале облаков, и обнажавших прекрасное ночное небо. Матрена тоже заметила это, устремив отрадный взгляд в игристый фиолетовый космос.

Создавалось впечатление, будто невидимые нити знаний, вариантов и догадок, тянущиеся из двух самых светлых умов Лазурного Марева, открыли небесные клапаны, чтобы пробраться в темное проведение и свиться в единый и самый важный ответ. Ответ, который спасет десятки жизней и освободит деревню от террора.

Ответ, который сможет остановить дьявола.

Необъятная опочивальня Захара Романовича Ячменника занимала верхний этаж земской избы целиком. Несмотря на то, что солнечный свет проникал в окна наиболее высокого и роскошного здания Марева самым первым, его главный резидент, пожалуй, просыпался позднее всех жителей деревни.

Каждое утро земского старосты начиналось с неотъемлемой получасовой сессии тяжких раздумий о судьбах народа. Утопая в мягкой перине и смотря в дорогой скатный потолок из мореного дуба, Захар Ячменник думал о том, какие дела муниципальной важности запланировал на сегодня. И что самое главное, какие уже успел сделать вчера, месяц или несколько лет назад. Староста Лазурного Марева больше всего на свете любил заглядывать в прошлое и упиваться своими не самыми значительными заслугами, не просыхая. Это сильно отличало его от столичного гостя-Михаила Кисейского, который усердно пытался отдалить себя от опыта и воспоминаний, сделавших его сильным, но бесчувственным с течением многих лет.

У следователя не было времени лежать в кровати, ведь он был вынужден постоянно бежать, чувствуя, как прошлое медленно приближается к нему каждую ночь. Их диаметрально противоположные подходы к жизни нельзя было оценить объективно, но факт оставался фактом: Захар Ячменник просыпался с улыбкой на лице.

Кряхтя, земской староста опустил ноги на холодный пол и потянулся за своей тростью, инкрустированной драгоценными камнями. Не прошло и нескольких минут, как ее рукоять опиралась о личную фарфоровую раковину Ячменника, стоявшую в углу спальни, прямо напротив пластины полированной бронзы, исполнявшей роль зеркала. Захар аккуратно промочил редкие участки своего лица, не занятые растительностью, мочалкой, не забыв про большой нос. Вооружившись узорчатым гребнем, смоченным кипятком, барин зачесал набок свою пижонскую белокурую челку. Та выглядела очень нелепо, ведь была едва заметна на фоне его огромной пушистой бороды, за которую он принялся следом.