Часовня погрузилась в вязкую и тяжелую тишину.

– Он был дорог тебе, не так ли? – внезапно произнес Михаил без доли насмешки или высокомерия. Казалось, Матрена была первым человеком в Лазурном Мареве, к кому закостеневшая душа Кисейского почувствовала хоть какое-то притяжение. Возможно, он был впечатлен ее мнемоническими и ораторскими способностями, искренне сожалел потере или даже видел в ней едва различимое отражение самого себя, – экспедитор не мог знать точно.

Крестьянка удивленно взглянула на столичного гостя исподлобья, будто бы цинично интересуясь, с чего такой профессионал как он решил опуститься до сантиментов. Но как бы она не пыталась это скрывать, скорбь и тоска действительно таились в ее сердце, моля вырваться наружу. Матрена села напротив. Она была готова рассказать все.

– Когда я потеряла родителей, – вздохнула она, – Петр Степанович взял меня под свое крыло и воспитывал с девяти лет, – голос Матрены оттаял, и, подобно возобновляющемуся кровотоку, все больше теплоты и эмоций начало появляться в ее словах. – Он научил меня всему, что знал сам, дал кров, еду и знания, но что самое главное, он подарил мне любовь, – крестьянка издала заключительный слабый вздох. – Любовь, которая так жестоко была отнята у меня судьбой.

Взгляд Матрены замер на своих ладонях, сцепленных в замок. Она долго молчала, будто переступая что-то внутри себя. Внезапно она подняла уверенный и пронизывающий взор на Кисейского, и Михаил вздрогнул, словно на него направили дуло мушкета.

– Нет… – серьезно произнесла она, – я не думаю, что Петр Степанович пропал в метели.

Глаза Кисейского расширились. Матрена сразу поймала его интерес, но теперь она завоевала его внимание.

– На самом деле, – продолжила она, – я совершенно уверена в том, что он был похищен и убит кровожадным душегубом, что держит Лазурное Марево в страхе и бездействии. – Голос крестьянки наливался ненавистью, которую та, что стоит отметить, умело сдерживала, не давая перевалить через край.

Михаил приоткрыл рот, в попытке добавить к зловещему монологу Матрены, но девушка перебила его мысли:

– Именно я вынудила тяглых отправить кляузу в Петербург и вызвать вас в эту забытую богом деревню.

Крестьянка не переставала удивлять экспедитора. В памяти Кисейского возникло то самое красивое и строгое письмо, которое тот перечитывал вслух в земской избе буквально вчера.

– Это ты составила письмо? – поинтересовался догадливый агент.

– Да, – кивнула девушка. – Ячменник не хотел «выпускать ссору из избы», – она сымитировала манеру речи земского старосты, которая успела порядком надоесть Михаилу, поэтому он быстро ее узнал, – чтобы спасти свою шкуру. Но правда всегда сможет просочиться наружу.

Несмотря на огромную разницу в статусе, Михаил не заметил, как подсознательно стал воспринимать Матрену равной себе. Его ладонь задумчиво поглаживала подбородок, а рот все еще был слегка приоткрыт, будто он обсуждал крупное дело с другим экспедитором.

– Я ждала вас, – ее глаза сузились. Казалось, Матрена была уверена в том, что только экспедитор Тайной канцелярии сможет понять ее чувства и мотивы лучше всего, – но не для того, чтобы вы решили проблему за меня. Я жажду оказать помощь, господин Кисейский. Любую помощь, чтобы заставить Одноглазое Лихо ответить за всю боль, что он причинил.

В тот момент Михаил в полной мере осознал, кто сидел перед ним. Матрена не была беззащитной жертвой без пяти минут, и ей не двигал страх, а справедливость. Или, по крайней мере, эта девушка была достаточно умна, чтобы полностью убедить экспедитора в этом.