И пришел очень не вовремя, именно в тот момент, когда мы с Володей Рымарчуком были заняты воплощением в жизнь, (а может быть наоборот, – это вы решите чуть позже), последнего, самого драматичного этапа нашей секретной операции под кодовым названием «Братец кролик»…

Вы же помните, что в то время я уже был биофизиком. А биофизики это такие специальные люди, любимое занятие коих – удовлетворять свое нездоровое любопытство в процессе сомнительных опытов над разного рода несчастными, бессловесными и беспомощными тварями, которых они – эти добрые биологи, дабы скрыть свои садистские наклонности, обычно именуют не по виду и роду их, как это принято еще с библейских времен, а стыдливо – всего одним казенным словом – биологические объекты. А объект – он, как известно, и в Африке объект. С ним можно не стесняться. Делай с ним чего хочешь, не обращая внимания на то, что он, гад, вырывается, норовит тебя укусить, да еще и верещит, потому что то, что ты с ним делаешь, ему не нравиться. Не любит он, видите ли, этого…

Иногда объекты – это всякая холоднокровная биологическая мелочь – рачки да червячки, мушки да улитки, но чаще всего это мыши и крысы. Тоже, кстати, животные не вызывающие у большинства обывателей положительных эмоций. А у биологов, наоборот, – уже вызывают. Ведь они все-таки уже теплые и живые, и всегда понятно, когда им хорошо и приятно, а когда страшно и больно. Но что делать? Раз попал в объекты, – терпи. Такая уж твоя участь. Для кого-то и мы, наверное, такие же объекты. Терпим же. Пищим, кусаемся, но терпим. Как говориться: «Бог терпел и нам велел…»

Но, несмотря на эту нашу с ними общность, держать животных в одном здании с больными людьми почему-то всегда категорически запрещалось. А ведь и те, и другие, в каком-то смысле, одинаково живые твари. Да и находятся они практически в равном положении – харчи и у тех, и у других казенные; и те, и другие объединены в разных клетках-отделениях по половому признаку, – как хочешь, понимаешь, так и выкручивайся с этим вопросом; и те, и другие находятся в постоянном ожидании и не знают когда и какую мерзость с ними, как с объектами, вдруг сотворят – какое ни будь там внутриполостное зондирование, трепанацию или еще что ни будь такое же для медиков занимательное. Хоть кричи, хоть верещи – ничего уже тебе не поможет – объект. Да, много чего у них с нами общего.

Наверное, поэтому злосчастных пациентов больниц точно также как и лабораторных животных не различают ни по имени, ни по фамилии, ни даже по половому признаку, как, например, в Одессе – «мужчина» или «женщина», а называют всех безлико одинаково – «больной». Стоит только шаг в сторону шагнуть и тут же тебе: «Больной!!! Ну, куда вы лезете? Совсем уже охренели! Это же лифт только для медперсонала. Ну-ка, быстро марш по лестнице в отделение!»

Тут главное, что и те, и другие находятся в процессе эксперимента и являются существами низшего порядка, подопытными и совершенно беззащитными. Ведь уйти из больницы, как и из клетки по собственному желанию невозможно, разве только в мир иной. Но, даже этот последний акт земного существования и у тех, и у других стыдливо прикрыт такими же обидно одинаковыми, шаблонными фразами типа: «Коллеги, мы теряем больного» или совсем пошлое— «Больной уходит от нас…». Это – последние фразы для «больных». А для объектов они почти такие же: «Через два часа после начала эксперимента объект выводили из опыта…». Куда выводили и тех и других эти добрые медики-биологи не трудно догадаться. И над кем изгалялись больше перед выводом – это тоже еще вопрос. И в этом контексте общеизвестная среди медиков шутка: «Больному стало легче – он перестал дышать» для объекта их деятельности, согласитесь, не так уж и забавна, а наоборот, наводит на всякого рода грустные размышления…