– Дам я тебе одну траву выпить, – объяснила бабка Зинаида, – не бойся: она на вкус ничего. Только тебя с той травы тошнить будет, и так болезнь твоя выйдет. Надо потерпеть немного.

Она отошла к массивному буфету, откуда достала две жестяные коробки, расписанные под гжель. Чайной ложкой тщательно отмерила нужное количество травы и бросила в кастрюлю, затем попросила Ладу принести из сеней воды.

– Будешь помогать мне, а то я ходить не горазда, – объяснила она.

Бабка Зинаида залила водой траву и поставила в печь.

– Газу-то у нас нет, – сказала она. – Раньше машина из района приезжала, чтобы баллоны обменять, а после перестала. Да и вообще…

Пока зелье готовилось, Лада осмотрелась. Кухня была небольшая. Основное пространство занимала печь. У окна стоял стол с тремя табуретками, на одной из которых сидела Лада. Возле стены – диван, рядом с ним буфет. Стены были оклеены блеклыми обоями, висел отрывной календарь. Лада пригляделась: 23 мая 1980 года. Надо же, какой старый. Лада хотела спросить, зачем хозяйка хранит этот раритет, но Морена предостерегающе взглянула на нее, и Лада осеклась.

Бабка Зинаида с помощью ухваток вытащила кастрюлю и принюхалась.

– Готово.

Она процедила через ситечко отвар и подала его Морене.

– Пей небольшими глотками, не спеши.

Морена проглотила отвар и принялась ждать, знахарка достала эмалированный тазик.

– На колени поставь, сейчас тебя выворачивать начнет. А ты, – бабка Зинаида повернулась к Ладе, – можешь в другую комнату пойти, если противно станет.

– Я останусь.

Морена не брезговала ухаживать за Ладой, когда та была слаба, и девушка чувствовала свой долг перед темной богиней.

Морену затрясло со страшной силой.

– Действует травка, – одобрила бабка Зинаида, – сейчас начнется.

Морену тут же стошнило в таз, затем еще раз.

– Пить, – попросила она.

– Нельзя тебе, – отказала знахарка, – терпи.

Морена облизала губы. Ее вновь вывернуло, а затем несколько раз подряд.

– Пить! – выкрикнула она.

– Нет! – Бабка Зинаида грохнула кулаком по столу, а после начала шептать:

«Заря-заряница, красная девица,

Избавь деву Морену от манухи,

От знобухи, от летучихи, от желтучки,

От Марии Иродовны и от всех двенадцати девиц-трясовиц.

Аминь».[1]

Морена затряслась с такой силой, что Ладе пришлось удерживать таз, чтобы тот не свалился на пол. И в этот момент темную богиню вывернуло в последний раз – огромным комком, похожим на лягушку. Бабка Зинаида с неожиданной прытью схватила таз и вывалила содержимое из него в печь.

– Сейчас мы ее, родимую, сожжем.

– Что это? – Ладу передернуло от отвращения.

– Болезнь вышла. Теперь твоей подруге полегчает.

И правда, Морену отпустило. Знахарка вытерла пот с ее лица, пододвинула кружку с чаем и тарелку щей.

– Давай, поешь, да на печь полезай. Тебе отдохнуть надо. А вот подружке твоей сегодня спать не придется – дело одно есть.

Морена с помощью Лады забралась на лежанку, бабка Зинаида накрыла ее одеялом.

– Отдыхай. А поутру я воды накипячу, сполоснетесь в баньке.

Она позвала Ладу за собой:

– Иди во-о-он в том дом с зеленой калиткой. Там Петровна живет. Она тебе объяснит, что делать нужно.

Лада добралась до него и постучала. Ей открыла незнакомая женщина.

– Это про тебя, что ли, Марь Петровна говорила? – она посторонилась, пропуская девушку.

В избе было полно народа, одни женщины. Ни детей, ни мужчин. Руководила собранием Марь Петровна.

– Будем обряд вечером проводить, – начала она.

– Может, и так обойдется? – спросил кто-то из женщин.

– А если не обойдется? – Марь Петровна уперла руки в бока и оглядела всех присутствующих. – Вон, в Большой двор коровья смерть вместе с местным мужиком приперлась. Тот остановился на дороге – подобрал старушенцию. В деревню заехал, глядь, а бабка пропала. И ладно бы сказал кому, а то молчал, как партизан.