Артёмов посмотрел на Шоку.

– Мне начхать, – сказал тот. – Я на ферме, и мне один хрен, Ужиков там или… Забирай молоко да лесу давай на ремонт.

– Гляди, Михалыч, какой скромник! Нам, что ли, надо? Михалыч вон всякого повидал. И отдельный колхоз… Так, Михалыч? Но тогда, ты знаешь, сколько народу было? И вообще…

– Знаю, – кивнул Шока. – А теперь… теперь время чудес в стране дураков. На базаре один высказался. А сам кривого порося у меня взял за полсотни.

И тут в дверях объявился Морозов, Правая Рука. Артёмов ему обрадовался.

– Значит, определились, поддерживаем?

– Да тебе хули ж – парторгом заделаешься, – пробурдел Шока.

– А тебе чем плохо? Свой ветврач – чистый спирт, – запросто отмахнулся Морозов.

– У тебя, Геннадий Иванович, какой институт? – нарочно поинтересовался Артёмов. – Машиностроительный?

– Политехнический, – уточнил Морозов.

Шока взмахнул рукой и откинулся на торчащую прямо спинку дивана. Глаза его закрылись.

– Я только не пойму, – заговорил Иван Михалыч Кирин. – Ну, высказали вчера претензии. Часть снять: завезти, скажем, сена с волостновских поливных, раздать поросят с фермы…

– Кому-у? – Шока моментально очнулся.

– Народу, как Геннадий говорит. Тому, кто захочет взять. И в духе времени, и поутихнут сами собой. Председатель пусть два комбайна в центральные мастерские примет, премиальным фондом тряхнёт. А как же?

– Да всё так, – Морозов пожал плечами; он попробовал куда-то позвонить, но линия оказалась уже закрытой. – Только нам-то зачем думать за них? – он показал потолок и пол.

Артёмов засмеялся от непонятного удовольствия.

– Поехали со мной, – предложил.

– Я на грузтакси.

– Не понял.

– Да всё ты понял! – засмеялся Морозов. – Езжай отдельно, только не отрывайся, пыли на виду. Без нужды мараться нечего, самого потом смарают.

– Вы серьёзно, что ли? – сдвинув шапку, вытаращился на них Шока.

3

Говорить начали за развилкой, выехав на волостновскую грунтовку.

– Тут стой, – сказал Морозов. – Пусть командир догоняет.

– И как он? – закурив, спросил Борис Меркушев.

– Там посмотрим.

В зеркале заднего обзора показался «шиньон», начал было притормаживать, но Борис махнул рукой, чтобы проезжал, и поднял стекло дверцы; в кузове загалдели доверенные.

– Его бы сзади пристроить, – усмехнулся Морозов, морщась от проникающей в кабину пыли. – Для ясности: едем потому, что всё равно надо начинать. Общее собрание не раньше зимы будет.

– Ясно, не раньше.

– На неделе таких доверенных надо в Мордасов заслать. Пусть мелькают. Но раньше времени сдвига не будет. Ничего не будет раньше времени.

– А слыхал, бьются, чтобы местные выборы ещё до зимы провести?

– Ерунда, – уверенно сказал Морозов. – Рассчитывай до весны. И мы к тому времени должны закончить… Думать надо, как с полным паем отделиться. На какие шиши станешь эти развалюхи чинить?

– Я утром нарочно на своей улице посчитал: десятка полтора крепких совсем домов. Да если хозяева вернутся. Открывай и живи! За какие-нибудь подъёмные сами до ума доведут. А ты Верку, свояченицу мою, помнишь? Пишет, артист её совсем дома не живёт, так готова хоть дояркой в Тарпановку скрыться. А бухгалтер она – будь-будь, ещё с совхоза.

– Это разве проблема, – вздохнул Морозов.

4

Председатель Ужиков дожидался их в кабинете.

– Маш, с районом он связывался? – успел спросить Артёмов в приёмной. – Точно нет?

«Не поверил или не понял этого Бердяева», – подумал. Он бы хотел один сначала зайти, но первым через тамбур председателева кабинета прошёл Швейка.

Ужиков сидел за столом в распахнутой куртке и поглядывал даже весело, потом, когда делегация расселась, изобразил удивление.