Вежд, налитых понтонною кровью огней.
«Гвоздей не станется кровавых…»
Гвоздей не станется кровавых
И мы двуперстия вознимем,
Нет о помине ясноправых,
А всё цвета благие имем.
Им весело глумиться в тризне,
Царя Христоса лихославить,
Багрец искати на старизне
И тще витийственно лукавить.
Но будет время – приидете
К столам, где нощно пировали,
И те явятся во золоте,
Кого шипами совивали.
«Давай в Его поправим волосах…»
Давай в Его поправим волосах
Терновые колючки и цветки.
Сколь жалки ангелочки в небесах,
Сплетающие кровью лепестки.
Почто Господе гнилостный венок
Надеть на Сына милого велел,
Спаситель на миру был одинок,
Никто Его тогда не пожалел.
Христос, Тебя споили беленой,
А смерть была красна да весела,
За Богом, как за каменной стеной,
Ты цвел, она Тебя и погребла.
И сами здесь давали мы зарок,
Сыночка восхотели отыскать.
Пресекся этой жизни ручеек,
Чего гнилой уж кровушкой плескать.
К прекрасному Христосу подойти
Решилась только смертонька одна.
Не мог ей никого Он предпочти,
И свадьба их всеприсная черна.
Но истинно измертвым говорю,
И сам я не дошел до алтарей,
Поднесли иудейскому Царю
Терницу за невенчаных царей.
И был венец безбрачия тяжел
И выплетен из розочек двоим,
И мальчик Иисус тогда пришел
За смертию своей в Ершалаим.
«За то – со тернием ходили…»
За то – со тернием ходили,
Были во муках высоки,
Нас в балахоны обрядили
И шутовские колпаки.
И где серебренные кольца,
И где нательные кресты,
Молчит серебро колокольца
И мы, как звоны, излиты.
Ах, это вервие сонимут,
Нас и пожалуют одних,
Цветочков мертвые не имут,
А мы воскреснем лишь о них.
Тупик
Золотое черногладье
Ростральных колонн, как у Биржи,
Здесь нет и порталы не те,
Что к золоту горнему ближе,
Чем к вежд роковой широте.
Сторонне горит Мариинка,
Плывет Исаакий в огне
Холодном, Большая Ордынка
В готическом рдится окне.
И кто из него Крысолова
Окликнет, кто ангельский хор
Узорчатым тлением Слова
Ожжет, яко бледный фарфор.
Цезурные невские волны
Испариной мертвой взялись,
Альковницы рейнские челны
Топят, сами все извелись.
Ищи гордеца-богомола
В лазури убойной, под ним
Пылает райская фиола,
Ероним сейчас не храним.
А невские злые граниты
Иных фиолетов бегут,
Вздыхают легко меццониты,
Орфеев и львов стерегут.
Лишь только уста открывали
Певцы, от румынских графинь
Парчи их немые скрывали,
Как письма династии Минь.
Винтовие челяди адской
Свинцами витыми грозит,
Се кадиши аднице блядской
Веселье несут и транзит.
Декором серпы повилики
Мерцают на пенной листве,
Когда полумертвые блики
В кровавой плывут мураве.
Углы и квадраты строений;
Из мраморной глуби двора
В смарагдовый обруч растений
Дохнуло, и стало «вчера».
Но формы хранили былые
Предметы, и суть не могла
Растечься, разлиться в иные,
Бежавшие тленья тела.
Абсурдные стены и ныне
Стоят в блеске вечных лучей.
Из каменной этой пустыни
Исхода нам нет, Моисей.
Пятый архаический этюд
В эту среду, Господь, мало праздновать нам,
Мало пить на миру и в красе умирати,
Прогуляться ль пойти к шпиленосным стогнам,
Там и звезды ярчей, и приметнее тати.
Что о райских перстях кровослезно жалеть,
Коль не выбрались мы за черту Людогощи,
Буде рок указал, так и будем белеть,
Зрят пускай косари залежалые мощи.
Не могли углядеть, где цветут волошки
В сих гробовых местах, да теперь и неважно,
Отлетали свое птахи с Божьей руки,
В их отбельных пухах Смерти царить куражно.
Зазывал белых дев на крутой бережок
Среброарфный Эол, но его не слыхали,
Повлачились оне под князевный рожок
В моротравную твань, где и мы не порхали.
Вновь декабрьский снегарь засыпает круги,
По которым сошли, всё ироды не минут
Кружных бельных стезей, не воротят долги,
Тщетно рыцари те у парадников стынут.