– И вы допустите, чтоб я фермы лишился, только затем, чтоб ублажить эту дерзкую бабу? Эту… пришлую? – побагровев от ярости, прорычал Уоллес. – Да вы же… вы, не иначе, умом повредились!

– Уоллес! – прикрикнул на него преподобный Картер. – Прошу, успокойся. Быть может, найдутся другие способы…

Однако Уоллес не унимался.

– Правду сказал судья: вы за деревьями леса не видите!

Преподобный Картер неспешно сощурился.

– Судья? Какой судья? Уж не мировой ли судья Уотсон? Ты обсуждал это дело с ним?

– Да, обсуждал, и… и вот, поглядите. Он велел передать это вам.

Достав из кармана сложенный вчетверо лист пергамента, Уоллес ткнул письмом в сторону преподобного Картера, точно ножом.

Его преподобие принял письмо, развернул его, пробежался взглядом по строкам, поджал губы и вдруг, смяв пергамент в комок, швырнул его наземь.

– Этот… человек, – негромко, с заметной дрожью в голосе заговорил преподобный Картер, но тут же сдвинул брови, окаменел лицом точно так же, как в те минуты, когда вел речь о самом Сатане. – Мировому судье Уотсону по душе гнуть слово Божие в любую угодную ему сторону. Здесь его власть не стоит ломаного гроша. Наш приговор остается прежним.

Услышав сие заявление, преподобные Коллинз со Смитом заметно встревожились.

– Но, ваше преподобие, – начал было преподобный Смит, – быть может, нам стоит обсудить это дело…

– Я сказал: наш приговор остается прежним.

Уоллес невольно разинул рот.

– Что… какое вы имеете право?! Кем вы себя возомни…

– Из-за людей наподобие мирового судьи Уотсона, из-за людей, нестойких в вопросах нравственности, я и оставил Хартфорд многие годы назад. И влияния ему подобных здесь, в Саттоне, не допущу. Не допущу! Мой приговор остается прежним. Ты все понял?

– Я… я… я отказываюсь вас понимать! Вы представляете, что со мной делаете? Представляете? – Уоллес едва не сорвался на крик. – Это же против всякого здравого смысла! Судья непременно услышит об этом, и…

– Довольно! – загремел преподобный Картер. – Возьми себя в руки, Уоллес Уильямс! Немедля!

Уоллес зажмурился, скривил губы.

– Таков закон согласно нашей хартии, таков закон согласно заветам Господа, – объявил преподобный Картер. – Не хочешь ли ты сказать, что разбираешься в сих вопросах лучше совета общины?

Уоллес открыл было рот, собираясь что-то сказать, но подходящих к случаю слов подыскать не сумел и ожег испепеляющим взглядом Абиту.

– Завтра приеду на ферму, там и поговорим обо всем этом подробнее.

Абита, не дрогнув, выдержала его взгляд.

– Мне с тобой говорить больше не о чем, – в полный голос, твердо, словно сержант, командующий солдатами, отвечала она. – Слушай, Уоллес Уильямс, слушай внимательно. Держись от меня подальше.

Твердость ее поразила всех четверых, но Уоллеса потрясла до глубины души. Лицо его исказилось в жуткой гримасе.

– Ну нет! С меня довольно! Такой наглости, да еще от женщины, я не потерплю ни за что! – прорычал он, схватив Абиту за руку, сомкнув широкую, мозолистую ладонь на ее тонком предплечье, будто клыкастую пасть. – Ты у меня сейчас же отправишься к шерифу, а уж он позаботится, чтоб тебя как следует высекли да подержали в колодках!

– Изволь отпустить ее! – во весь голос вскричал преподобный Картер. – Не то сам получишь плетей!

– Что… это как же? – пролепетал Уоллес, глядя на его преподобие, будто никак не может поверить собственным ушам. – Вы ее разве не слышали? – спросил он, недоуменно оглядев проповедников одного за другим. – Неужто весь мир сошел с ума? Ни одной из женщин не позволено разговаривать в этакой дерзкой манере!

– Она вправе высказаться по любым вопросам касательно имущества Эдварда, – резко ответил преподобный Картер. – И если при том требуется дать отпор такому, как ты, на это у нее тоже имеется полное право. Ты меня понял, Уоллес?