Дождавшись, пока последний из саттонцев не скроется за холмом, она опустилась на колени, покопалась в кармане плаща и вынула из него прядку собственных волос, завязанную бантиком.

– Это тебе, Эдвард. За доброту души, за нежность… за то, что ты был мне другом.

Поцеловав бантик, Абита положила его поверх могильного камня, поднялась, отряхнула испачканные в земле руки и двинулась назад, к деревне. Однако, взойдя на гребень холма, она увидела у тропы всех трех проповедников, дожидающихся ее. Рядом с ними стоял Уоллес.

– Господи Иисусе, – вполголоса выдохнула она. – Неужто этот стервятник даже дня не смог подождать?

– Абита, – окликнул ее преподобный Картер. – На два слова, пожалуйста.

Абита направилась к ждущим. Стоило подойти к ним вплотную, тени людей в высоких шляпах и широких, трепещущих на ветру черных плащах накрыли ее с головой.

– Прошу прощения за то, что начинаю этот разговор здесь, в день похорон Эдварда, – продолжил его преподобие, – но дело отлагательств не терпит. Нам нужно…

Тут он запнулся, задумался, подыскивая подходящие выражения.

– Нам нужно позаботиться о твоем благополучии.

Абита насторожилась. Выходит, сию минуту, на этом самом месте, решается судьба – ни больше ни меньше – всего ее будущего?

– Мы с Уоллесом обсудили, как тебе лучше всего жить дальше, поскольку ты осталась на собственном попечении.

Абита похолодела.

«Осторожнее, Аби, – подумала она. – Слушай внимательно, держи ухо востро. Речь обо всей твоей жизни».

– Не понимаю, какое Уоллесу дело до моего благополучия.

Уоллес оцепенел.

Преподобный Картер откашлялся.

– Абита, послушай меня, – твердо строго, точно во время проповеди, заговорил он. – Уоллес – твой деверь, ближайший родственник мужеска полу, и посему забота о твоем благополучии ложится на его плечи. Это ты, разумеется, понимаешь. Уоллес вызвался оказать тебе помощь. Всего-навсего позволив ему высказаться, ты, я уверен, сочтешь его предложение весьма великодушным – особенно в твоем положении.

«В моем положении? А что у меня за положение?»

Абита почувствовала себя загнанной в угол. Все эти люди вовсе не собирались с ней церемониться, о чем-то советоваться, пускаться в пространные разговоры. Она – женщина, а женщины в таких делах права голоса лишены. Ей просто сообщат, что с нею будет дальше, и делу конец.

– Я высоко ценю ваши старания, ваше преподобие, но мне нужно время на размышления и…

– Абита, послушай-ка, что скажу я, – вмешался Уоллес, точно разговаривая с одним из своих детей. – Эдварда больше нет. Одной тебе не прожить. Поэтому я приглашаю тебя в наш дом. Будешь пособлять Черити с Исааком по хозяйству, и…

– Хочешь, чтоб я в прислуги к тебе пошла?

– Он предлагает тебе крышу над головой, – пояснил преподобный Картер. – Ты еще молода, а вокруг много мужчин, которым нужны жены. Поработаешь на Уоллеса до тех пор, пока подходящий муж для тебя не найдется.

– У меня есть крыша над головой. А еще ферма и поле, готовое к севу. Зачем мне бросать это все ради того, чтоб стать его прислугой?

Все четверо переглянулись так, точно она спросила, зачем ей нужен воздух.

Уоллес всплеснул руками.

– Я же говорил: ей это не по разуму!

– Абита, – продолжал преподобный Картер, – ты в горе, сбита с толку, ошеломлена. Все мы тебя понимаем. Однако и ты пойми: из-за долга Уоллесу не по силам оставить себе обе фермы. Всякому очевидно, что с хозяйством Эдварда ему придется расстаться. Так будет лучше и для тебя, и для общины в целом. Никому ведь не хочется гнать тебя на мороз.

«С каких пор наш надел – снова земля Уоллеса? – удивилась Абита. – Могут они просто забрать его? Нет, так вроде бы не по закону».