А легендой его сделал въезд в зону. Дело в том, что, когда мы приехали, где-то через девять месяцев после аварии, вся территория отчуждения уже была обнесена забором. Для въезда по железной дороге поставили железные ворота и коридорчик сделали из колючей проволоки. Да-да, всё как у Тарковского. Именно эти-то ворота Басмач и снёс, причём дважды. Первый раз я не присутствовал, а во второй – чуть пулю не схлопотал.

Подъезжаем: Крава – помощником, слева, Басмач – «за штурвалом», справа, я – на табуретке посередине, техника прохождения прежняя. Ну, то есть «объект» уже в поле зрения, а скорость сбрасывать пока никто не собирается. Это ж только в кино: мчится состав, на путях сидит маленькая девочка, машинист гудит, гудит, потом видит – делать нечего, и – бах по тормозам! Поезд останавливается, тяжёлый метельник повисает, дрожа над головой спасённого младенца. Ага, щас!

Глядим, а солдат-вэвэшник[18], увидев, что это останавливаться уже не будет, передёргивает затвор. Прошлый раз их многому научил. Все падаем на пол, лежим, ждём очереди, и вдруг слышим: «бздыньк»! Ворота проехали. Вот так, просто «бздыньк» и всё – нет ворот, а Халиков – уже легенда. Такой простой, лежит рядом с нами на грязном полу и улыбается.

Да и что для нас были эти ворота? Пусть даже стальные, пусть даже на замке и обмотанные после прошлого раза толстенной цепью. Тепловоз двести с лишним тонн, да тридцать вагонов с грунтом под сто тонн каждый, да на скорости километров шестьдесят, и автосцепка торчит впереди, как стенобитный таран. В общем, не ставили с тех пор больше ворот. А тому парню, что не стрелял, огромное-преогромное спасибо. Надеюсь, ему ничего за это не было.

Когда я написал, что мы жили в теплушке, я написал правду. Может, это и не было именно тем, в чём возили ссыльных или возвращались с фронта, но это был крытый товарный вагон, который распахивался посередине. Справа была наша… Спальня? Казарма? Кубрик? Я затрудняюсь это назвать. А слева были кухня, столовая, тренажёрный и банкетный залы. Словом, справа мы спали – слева мы жили. Ах да, с нами ещё иногда ночевал наш прапорщик. Когда он всё-таки приходил, то спал отдельно от нас, на кухне. Справа стояли наши двухъярусные кровати, на полу лежал ковёр, на стенах висели гобелены с оленями, а с потолка свисала и мешала ходить хрустальная люстра. Помню, как, только приехав с Неданчичей, я, войдя, замер, ошарашенный этим «великолепием». В дальнем конце, у огромного цветного телевизора, сидел Басмач и пытался что-то с ним сделать.

– Уже шестой привожу, не работает! – пояснил он, добавив несколько сильных эпитетов, соответствующих ситуации. Я, конечно, не был специалистом по ремонту телевизоров, но как связист, оглядев его, поломку нашёл сразу.

– Халиков, антенны-то нет!

– Да ладно! – и, немного подумав, – а что это?

Пришлось, не вдаваясь в подробности, объяснить, что это, зачем и как выглядит.

– А! О-о! Я это видел! Я сегодня привезу!

– Как приехали, так и шакалит, – беззлобно прокомментировал кто-то.

– Я же для всех! А что? – возмутился тот и развёл руками. – Это же никому не нужно! – он имел в виду, что «там» не нужно.

С этим можно было бы и поспорить. Иногда к нам обращались гражданские с просьбой втихаря помочь им вызволить из зоны какие-то крупногабаритные и ценные пожитки. Холодильник или там телевизор. Мы, конечно, иногда заглядывали в паспорта на предмет прописки, однако, как правило, чаще просто в глаза, и помогали или нет, больше полагаясь на свою интуицию.

Тем не менее так или иначе «шакалили» все. Все, но при этом только Халиков оставался благороден, как Деточкин. Он «шакалил» не для себя, а для всех, для других или, что называется, «для дела». Просто он был неразумно хозяйственным. Однажды приволок из могильника тепловозную рацию взамен сломавшейся. Так в обнимку с ней и пришёл. Выматерили и выбросили.