Граф подошёл и молча забрал меня из рук гвардейца — тот отдал беспрекословно. Я сразу бросила трепыхаться, но успела невольно зацепить когтем палец графа. Слышно было, как треснула кожа, ноздри уловили запах крови.

— Простите! — пискнула я.

— Мяу! — услышал он.

На спину мне легла тёплая ладонь.

— Всё хорошо, девочка, не бойся. Тебя никто не обидит.

Он утешал меня так же, как в тот день, когда отогревал на руках в своей карете. Словно забыл, что я человек, а не кошка. И пускай! Не знаю, что сделал бы виконт — подпалил мне хвост, свернул шею или просто потискал и отпустил, но в его стальной хватке мне было страшно до колик… А сейчас, прижимаясь к груди Даниша, я чувствовала себя в безопасности.

Надолго ли?

8. Глава 8, в которой я узнаю, что у графа на уме

Разумеется, ни о чём он не забыл.

Когда мы вошли в комнату, граф посадил меня на кровать и опустился рядом.

— Значит, подслушивала?

Он произнёс это без недовольства, скорее даже с удовлетворением.

— Мне говорили, что оборотни-кошки отличаются любопытством. Но зря ты дала себя поймать.

Вот как?

— Знаешь, я хотел захватить тебе гостинец со стола, но её высочество не позволила, — Даниш улыбнулся так, словно сказал что-то приятное.

Раздался стук в дверь.

Статный лакей в чулках и парике, совершенно такой же, как те, что подавали ужин принцессе, вкатил в комнату стол-поднос и, выпрямившись, зычным голосом объявил:

— Ужин для госпожи Белки, снежной кошки его сиятельства графа Рауда Даниша-Фроста, от её высочества Камелии Аннеборги Сесилии, третьей принцессы Вайнора из дома Маритимов!

На одном дыхании — и даже не улыбнулся.

Я покосилась на графа. Он тоже казался серьёзным, не сжимал губ в попытке сдержать смех, только глаза приобрели весёлый оранжевый отлив, как у разыгравшегося кота.

От аппетитных запахов кружилась голова.

Лакей подкатил стол к кровати и поднял посеребрённый колпак.

— Паштет из мидий!

На фарфоровом блюде в виде раковины с золотой каймой возвышалась лоснящаяся желтоватая горка, поверх — листик кошачьей мяты. По указанию графа, лакей щипчиками отложил мяту на край блюда. Потом, взяв миниатюрные нож и вилку, разделил горку на крохотные кучки. Я осторожно лизнула. Съедобно!

Граф ушёл за ширму, сделав вид, что занят. А лакей остался — и, едва я покончила с паштетом, провозгласил:

— Икра севрюжья чёрная!

За ней последовала икра белужья белая, мясо кистенского краба и филе клыкача.

Каждый раз, открыв новое блюдо, лакей отступал к стене и замирал, как статуя. Я бы смутилась, не будь это так забавно — словно представление в домашнем театре.

— Мягкий сыр из молока лося! Из собственных её величества Бетильды, королевы Вайнора, лосиных угодий!

Предел сытости был давно пройдён, но сыр я всё равно съела. Белый, нежный, пористый — ам-ням. И надо бы остановиться, но когда ещё попробуешь такие роскошества? Я улыбнулась про себя. Едва ли повара господина Керсона ожидали, что кушаньями, поданными к столу будущей королевы в знак почтения к роду владык моря, будет лакомиться кошка.

— Десерт! Сливки особо жирные!

И вкусные, надо признать. Очень вкусные.

Лакей отыграл свою роль до конца, под занавес отвесив мне поклон, будто королевской особе.

Наверное, ему обидно было прислуживать животному. Я встала и помахала хвостом в знак признательности. Хотя двигаться совсем не хотелось. Хотелось растянуться на боку, положить рядом переполненный живот и зажмуриться.

Едва дверь за лакеем закрылась, я так и поступила. Впервые с тех пор, как мне пришлось бежать из дома, появилось чувство, что жизнь недурственная штука.

Кровать подо мной прогнулась — граф снова сел рядом.