За ширмой как раз послышалась возня, скрипы и шумный тоскливый вздох.

Агнета дождалась, когда всё стихнет, и закончила:

— Видишь ли, чтобы воспринять волю богов, сон нужен глубокий, такой, что из пушки стреляй, не добудишься. А сонный порошок господину Шлафлосу нельзя, здоровье не позволяет. Прошу тебя, милая, помоги ему.

К чему она ведёт, было ясно с самого начала. Так что я заранее села в сторонке и обернулась хвостом. Простите, ули, вы очень любезны, но в постель с чужим мужчиной я не лягу!

Разумеется, Агнета моего отказа не приняла. Когда это человек считался с кошкой?

Ули уговаривала меня, называла «кисонькой», «лапушкой» и тихонько подкрадывалась с явным намерением сцапать, а я переходила с места на место, не подпуская её близко.

Надоест же ей когда-нибудь?

— Зр-ря упр-рямишься, — мурлыкнули из-за ширмы госпожи Браннас. — Смир-рись. Потом понр-равится.

Стало неловко. Да что я в самом деле? Трудно подыграть доброй женщине, которая взяла меня под крыло?

В руки не далась, сама вспрыгнула на высокое ложе и устроилась поверх стёганого одеяла в ногах у господина Шлафлоса. Он что-то проворчал в полусне и перевернулся на бок, не лягнув меня только потому, что я успела отпрянуть.

Агнета ласково поворковала у его изголовья, погладила меня и наконец удалилась.

— Добр-рая, — раздалось ей вслед непонятно откуда. — Но стр-ранная.

Я соскочила с постели и вышла осмотреться.

Комната вмещала дюжину миниатюрных спаленок, в каждой — кровать, тумбочка и напольная вешалка для одежды. Со стен сонно жмурились резные Свены и Свяны, под их полуприкрытыми веками тлели оранжевым крохотные лучезары. На лаковых ширмах были тонко выписаны сцены из жизни божественных супругов.

Из-за ширмы госпожи Браннас показалась рыжая кошка феранской породы — в меру пушистая, на ушах кисточки. Лиса, надо полагать.

— Чёр-рная, — приветствовала она меня, взмахнув пышным, как у белки, хвостом. — Пойдём пр-роведаем.

И кошка нырнула за ширму господина Легсона.

Я не без опаски последовала за ней.

На кровати, точно такой, как у господина Шлафлоса, спал человек, а под боком у него возлежал здоровенный меховой шар с ушками.

— Смотр-ри, Мор-рда, — неучтиво обратилась к нему Лиса. — Пр-ривела. Чёр-рная. Кр-расивая, пр-равда?

Пониже ушек у шара прорезались золотистые щёлки.

— Кр-расивая, не кр-расивая, — проворчал шар и зевнул, явив розовую пасть с клыками. — Какая тепер-рь р-разница?

— Не гор-рюй, Мор-рда, — Лиса вскочила к нему на постель. — Я р-рядом.

Она принялась вылизывать лохматый мех, и ушки, и щёлки глаз. При этом оба мурлыкали, рокотали на два голоса, словно пели дуэтом.

Я тоже села с краю — послушать.

— Р-рыбки бы, — жаловался Мохнач-Морда. — Кур-рочки. Зачем р-разбудили?

Во сне-то ему, горемыке, есть не хотелось. И вообще там, во сне, лучше, чем наяву.

— Пр-рисутствие, — объяснил кот. — Пр-риятно.

— Пр-равильно, — согласилась Лиса. — Говор-рят. Хор-рошо!

Пока я пыталась понять, что это может означать, кошка вдруг повернулась и лизнула меня в нос шершавым языком.

— Гр-рустная. Спи. Пр-росто спи.

И сама пристроила голову на необъятный пушистый бок Мохнача.

— Спасибо, — пробормотала я. — Я тут где-нибудь р-рядышком...

Тьфу ты, сама по-кошачьи урчать начала!

Стоило немного успокоиться и почувствовать себя в безопасности, как могильной плитой навалилась усталость. Я выбрала себе пустую спаленку подальше от остальных, вскарабкалась на незастеленную кровать и утонула в перинах. Было тепло и уютно, каша с курочкой, о которой грезил бедный Мохнач, наполняла живот приятной тяжестью, но сон не шёл. Мысли крутились вокруг вчерашней ночи и сегодняшнего утра, на душе становилось всё чернее и горше.