Зашелестели тихие шаги — справа, слева, со всех сторон. Это вышли в зал служки с метёлками — прибрать за гостями. Талая вода и грязь с сапог улетучились сами. Однако россыпи цветочных лепестков и прочий мелкий сор храм поглотить не мог. Я видела на полу пару конфетных фантиков, клочок газетного листа, раздавленный огрызок мочёного яблока, сгустки жевательного табака и карамельной тянучки, а в одном месте под скамейкой — надкушенный обрезок копчёной колбаски. До того ароматный, что голова закружилась.

Обычная кошка на моём месте слопала бы за милую душу и сказала: «Ещё подайте!» Но я с пола не ем, из чужого рта — тем более. Не настолько ещё оголодала…

За служками смотрела невысокая полноватая ули в розовой сутане. Погребальный саван седьмой статуи Свена, за которой мышью сидела я, с одного бока был задран — кто-то, видно, хотел узнать, что у бога под одеждами. Ули заметила непорядок и подошла. Маленькие натруженные руки заботливо оправили край подола из белого глазета с серебряными узорами.

Может, эти руки и кошку не обидят?

— Мр-рм, — я вышла из-за статуи.

— Киса! — ахнула служительница. — Ты как здесь? Погреться захотела? Шёрстка-то коротенькая.

Лицо у неё было круглое, улыбка мягкая, ладони ласковые.

Пришлось дать себя погладить. В горле родилось урчание, и я не стала его сдерживать. Даже потёрлась о розовую сутану. Спасибо, Майра не видела — потом бы от насмешек спасу не было. Но как ещё кошка может показать свои добрые намерения?

— Голодная? — деловито осведомилась ули. — Мяса нет. Могу предложить только кашу.

Да! Да! Каша — это чудесно. Хочу каши!

— Ох, как разволновалась! — засмеялась служительница. — Как будто понимаешь по-человечески.

Низкие округлые туннели, по которым она меня вела, казались проточенными водой, а не созданными руками человека. Может, храм и правда построен мифическим народом моря?

От нас до Круглого залива на юге — семьдесят миль, до Долгого залива на северо-востоке — почти сто. Не так и много. Когда-то в районе Свеянска проходила граница приморского королевства ланнов, которое просуществовало двадцать лет, прежде чем вайны сбросили новых захватчиков в море.

Хорошо, что войны не разрушили чудесный боб. Он был, словно живой. Коридоры исчезали и появлялись, прорезаясь в теле храма прямо перед нами. «Свяна, Свен! — мысленно обратилась я к богам. — Вы ведь откроете мне проход, если я захочу уйти?»

Боги не ответили. А ули, оглянувшись на ходу, расплылась в улыбке:

— Какая умная киса! Как собачка.

Она привела меня в комнату с простыми диванами, обтянутыми тёмным штофом. На диванах болтали и хихикали другие служительницы — точно кумушки на лавке. Одна, остроносая, даже лузгала семечки, но на пол не плевала, собирала шелуху в кулачок.

— Что, Агнета, ещё одну бродяжку подобрала?

Они добродушно засмеялись.

— Только пусть не гадит! А то Ида на твоего Мохнача жалуется. Метит, паршивец, где вздумает, а ей убирать.

— До покоев Доброчтимых добрался!

— Он больше не будет, — «моя» служительница вздохнула.

— Что, отрезали Мохначу лишний хвостик?

Ули опять засмеялись.

— И Чернушка не будет, — пообещала Агнета. — Она умная киса. Правда, Чернушка?

Я сказала: «Мр-рм», хотя имя Чернушка мне категорически не понравилось.

— Жди здесь, я сейчас приду.

Она скрылась в одном из проходов, а я прошлась по комнате, стараясь сделать так, чтобы каждая ули хоть раз на меня посмотрела.

— А красивая кошка, — заметила одна. — Чистая, ухоженная.

— Потерялась, наверно.

— Ничего, Агнета ей пропасть не даст. И к делу пристроит. Вон Лиса госпоже Браннас добрые сны навевает!

— Тощая какая-то.