А когда котята откроют глазки, избавиться от них станет невозможно. Сей факт мы выяснили из разговоров взрослых: хладнокровно уничтожать малюток, которые доверчиво смотрят на тебя, уже не так-то просто.

Мы с братом, горевавшие о судьбе каждого несчастного котенка, и, не имея представления, суждено ли этому приплоду увидеть мир, не могли игнорировать пищащие от голода комочки и вступили в неравный бой с кошкой, пытаясь разбудить в ней материнский инстинкт и защитить права её детей.

Бой мы почти проиграли. Ибо в течение нескольких дней двое из трех котят умерли. Может, от голода, а может, по другим причинам. Остался один, к которому кошка продолжала очень небрежно относиться. Ему доставалась от неё буквально пара быстрых кормлений в день, осуществлённых при помощи наших с братом неимоверных усилий, когда мы подкарауливали кошку где-то во дворе, хватали и несли домой.

Однако она стала убегать и прятаться при малейшем нашем движении к ней, чем бы мы ни заманивали горе-мать. Деревенские кошки ходят по нужде на улицу, поэтому совсем запереть питомицу дома мы не могли. Но с каждым днём наша борьба становилась всё изощрённее.

Были дни, когда нам не удавалось ни подманить, ни поймать кошку. И тогда мы кормили этот пищащий комочек, выжимая из ватки в маленький ротик коровье молоко. Потом мама где-то раздобыла для этих целей пипетку.

Видя наши усилия с беготнёй за кошкой и то, что котёнок остался всего один, родители махнули рукой и отменили экзекуцию для последнего из троих. Так этот несчастный «оставшийся в живых» рос сыном полка, состоящего из нас с братом. Котёнок был очень слабым, ему не хватало еды.

Сейчас я понимаю, что мы кормили его реже, чем нужно, далеко не каждые два часа. Но тогда информация по выкармливанию котят нам была неведома, мы полагались на свою интуицию и звуки, который издавал голодный кошачий ребёнок.

Едва малыш кое-как научился стоять на ножках и передвигаться, мы начали его тыкать носиком в блюдце с молоком и учить есть самостоятельно. И – о, чудо! – кошка, видя эту картину, как будто смирилась с ролью матери и стала навещать детёныша чаще. Самостоятельно ложилась к нему в коробку, вылизывала и согревала своим телом. После этого развитие котенка, конечно, пошло быстрее. Со временем выяснилось, что это кошечка, которая стала расти не по дням, а по часам, унаследовав от матери и любовь к странной еде, и необыкновенное миролюбие.

Когда нашей малышке было пару месяцев, мы озадачились, как её назвать. И брат вдруг предложил: «Пусть она будет Таня, ведь это ты её выкормила». Я была не против. Ну, а коль котёнок Таня, то её мать-кошка пусть будет Тоня, как и наша мама, решили мы, потому что кличка Киса вовсе не кличка, а так, временное прозвище.

С этими соображениями мы пошли к Антонине-старшей, то есть к нашей маме и спросили разрешения дать кошкам такие имена. Она посмеялась и разрешила.

Папе тоже понравилась идея, и он частенько подшучивал над мамой, как бы разговаривая с кошкой и называя её по имени, но так, чтобы было непонятно, к кому он сейчас обращается.

И хотя маму это ужасно раздражало, клички Тоня и Таня закрепились за нашими кошками на всю их оставшуюся жизнь.

Одно из моих самых ярких воспоминаний связано с Кешей, метисом сиамской породы с огромными голубыми глазищами. Это был невероятный кот, и умом, и характером сильно отличавшийся от знакомых мне кошек.

Кешу родила чистокровная мать-сиамка после бурного дачного отдыха. На наличие в нём пролетарских кровей намекали лишь белые пятна на груди, животе да двух передних лапках, чего у чистопородных сиамских кошек не встречается.