Велев ключнице выдать Болве бочонок пива и лошадь с телегой – везти добычу в Ратные дома, Прияна готова была забыть об этом – то есть о бочонке, но мысль о Царьграде не желала покидать голову. Кому как не Прияне было известно, что с прошлого лета Святослав окончательно утвердился в мысли стать со временем цесарем. А для этого необходимо – для начала – одолеть какого-нибудь другого цесаря, отнять его удачу и звание. Так же всем было известно, что этим другим цесарем Святослав избрал хазарского кагана. Что если он передумал и нацелился, благодаря смерти Романа-младшего, на греков? С ними лет двадцать назад был заключен договор «о вечной любви», «пока солнце светит и мир стоит». От русов его скрепляли Ингвар, Эльга, Святослав и еще два десятка малых князей и конунгов руси. Потом Эльга, съездив в Царьград через год после замужества Прияны, подтвердила дружбу с Костинтином и сыном его Романом. Костинтин умер несколько лет назад, а теперь вот и Роман недолго батюшку пережил. Может, Святослав решил, что смерть последнего цесаря, с которым имели договоры, снимает с него обязательства? Это вполне имоверно. Но зачем такая таинственность? Только вчера она расспрашивала его об этом, и он делал вид, что ему нужды нет! Перед женой к чему лукавил? Князю стоило бы зазвать этих варягов сюда, устроить пир, позвать всех бояр киевских, при них обсудить возможный поход, его трудности и выгоды. Не один же он пойдет.

Заметив во дворе Хрольва Стрелка, Прияна подозвала его и указала на скамью под навесом крыльца. От Хрольва можно было не таиться – Мистина ее заверил, что у него с ними общая цель. Выслушав Прияну, Хрольв согласился: рассуждает она здраво, но если князь собрался на греков, то здесь уместна некая тайна…

– Тайна? – повторила Прияна. – К чему? Эльга рассказывала, когда Ингвар собирался на греков, об этом с гридьбой и с киянами прямо говорили. А они кричали: веди, мол, нас, княже, на греков. Ради того и Олега Предславича свергли – он Царьград воевать не хотел. Разве нет? Ты ведь при этом был.

– Все так. – Хрольв кивнул. – Да может, зря мы так кричали. Прознал о нас Роман-то. Не этот – а дед его, старый бес. Он был чуть не из простых ратников, а в воеводы вылез, потом Костинтина на своей дочери женил, стал цесаревым тестем, в соправители сел, потом всех четверых сыновей на стол затащил, Костинтина они, беднягу, затерли совсем. Видно, довел до него кто-то нашу затею – то ли болгары, то ли греки-корсуняне. Он нас и встретил в проливе «влажным огнем». Ох что там было… – Хрольв покачал головой.

В тот день в Босфоре Хрольв был среди тех, кому досталось сильнее всего. За двадцать лет следы ожогов сошли, но память о струях пламени, падающих с неба и зажигающих даже железо, останется навсегда.

– А я слышала, до Романа успели вести дойти, потому что Хельги Красного из Корсуньской страны долго ждали. Эльга рассказывала.

– Долго ждали мы его на Дунае, это правда. Помню, маялись на берегу, все в море глядели.

– А он не шел, потому что ждал, пока сын родится, – со смехом добавила Прияна.

Ей приносил тайную отраду повод упомянуть о Торлейве, хотя бы не называя имени.

– И это правда. Он сам и сказал. Его спрашивают: ну, как? Не то Ингвар, не то Мистина, не помню. А он отвечает, гордый такой: «Торлейв». Мол, сын, и назвал в честь стрыя своего, Олегова брата. Олегова, стало быть, рода будет муж.

– Так если ты услышишь что-нибудь о тех наемниках, скажешь мне? – попросила Прияна, делая вид, будто краткая повесть о рождении Торлейва сына Хельги ее вовсе не занимает и от звука его имени не теплеет на сердце. – Я вот думаю: может, они для того нужны, чтобы, ну… спрятать в Царьграде… кого-нибудь?