Путь вверх не реке занял целый день, и уже понемногу сгущались сумерки, когда Прияна высадилась на длинный причал близ Вышгорода. Дозорные на стене разглядели молодую княгиню и звуком рога дали в крепость знать о важном госте. Когда Прияна со своей малой дружиной поднялась к воротам и вошла, двор уже был полон народу, и даже Святослав стоял возле входа в гридницу. Он услышал, кто приехал, но не слишком поверил: дозорные могли обознаться. Зная стойкость своей водимой жены – которую считал упрямством, – он был уверен, что она теперь будет держать на него обиду до самой зимы.

Однако это и правда оказалась Прияна. В ярком красном платье, она будто соскочила с багряной лодьи садящегося солнца; облачным крылом вился над ее головой длинный край тонкого убруса из белого шелка, раздуваемый речным ветром.

– Будь жив, княже! – С усталой улыбкой Прияна подошла к Святославу вплотную и поцеловала. – Не ждал?

– Что случилось? – Святослав слегка нахмурился.

– Вот всегда ты так! – Прияна выразительно вздохнула. – Хоть бы сперва напоил, накормил, а потом и расспрашивал!

– Не мути. – Святослав сжал ее руку. – Еще чего стряслось? Вести какие?

– Так вот я тебе и вестник! Мы с матушкой твоей рассудили: сделанного не воротишь, мертвых не воскресишь, а нам в своей семье враждовать не годится – только народ смущать. Матушка просит тебя в Киев воротиться. И я тоже. Все лето тебя дома не было, что же теперь, до гощения будешь в Вышгороде сидеть? Сыновья тебя в лицо позабудут.

– Ну, пойдем! – Святослав провел рукой по ее спине и подтолкнул в сторону гридницы. – Голодны, поди? Будь жив, Хавлот!

Он был рад, что мать и жена первыми решили с ним помириться, но предпочел этого не выдавать. А Прияна и не ждала от него выражения радости. Проходя вслед за ним в гридницу, отметила это: может, он и рад, да стыдится этого! Только глаза вспыхнули, и все. Она привыкла распознавать чувства и настроения мужа по малейшим признакам, но сейчас невольно подумала о Торлейве: человек куда более открытый и добросердечный, тот умел не просто испытывать радость, но и дарить ее – это же совсем другое дело! Не прятать огонь души, давать ему греть не только тебя, но и других. Но, как сказала ей однажды Эльга, с каждого человека можно спрашивать только то, что у него есть. Щедро дарят других своей душой те, у кого ее в избытке. А у кого ее мало, тем приходится беречь каждую каплю чувства, как бедняк бережет последний ковшик жита – самому мало. Святослава не назовешь душевно бедным человеком, но вся его сила ушла на отвагу и честолюбивые стремления. Он ведь собирается стать цесарем… а может, и не только. Об этом он не откровенничал даже с женой: мешал молчаливо заключенный уговор, что истинная его цель – тайна между ним и Одином. Но Прияна, за семь лет хорошо его узнав, чувствовала: цесарский венец – еще не все, о чем он мечтает.

При входе в гридницу молодую княгиню встретил воевода Ивор. Рядом с ним стояла еще какая-то нарядная женщина, и на первый взгляд Прияна приняла ее за Иворову жену, но потом глянула в лицо и сообразила: это его старшая дочь, Речислава. Они были примерно одних лет, но Прияна ее знала плохо: Речица почти не бывала в Киеве, а Прияна попадала в Вышгород раз в год, когда сопровождала мужа в его зимних объездах городков на Днепре. Ярким нарядом и обилием украшений Речица мало уступала княгине, однако улыбалась ей и кланялась, изо всех сил являя радушие.

– Прости, что к лодье не вышел – если б ждал, а то не поверил! – приговаривал Ивор, кланяясь, а потом обнимая Прияну. – Милости просим, госпожа! Солнышко за небокрай – а ты к нам, еще того краше!