Но если Прияна сама прислала к нему… Взметнулась жаркая волна радости, смешанной с тревогой, и Торлейв изо всех сил старался напустить на себя безразличие, чтобы спокойно спросить:

– Что она… здорова?

– Здорова. Просит одолжить ей твоего Агнера.

– Агнера? – Не этого Торлейв ожидал услышать. – Прияславе? Зачем он ей сдался?

– Этого она мне не докладывала. Только сказала, чтоб нынче к закату он был на Олеговой могиле.

– Ты не шутишь?

– Ты меня слишком высоко ценишь. Таких шуток мне самому не придумать. Если шутит, то она.

Агнер, когда братья вышли на крыльцо хозяйской избы и вызвали его из конюшни, оторвав от важного совещания с конюхом Касаем, ничуть не удивился.

– Я знал, что понадоблюсь госпоже. Мне являлся во сне… кое-кто. Велел помочь ей.

– Но чего она от тебя хочет? Это ты тоже знаешь?

– Знаю, хабиби. Перед закатом мы с тобой поедем на землю мертвых. А ты, хабиби, – обратился Агнер к Вальге, – передай госпоже, что все будет устроено по ее желанию. Пусть только она привезет своего петуха. У нас нет черного…

Агнер появился в Киеве всего год назад и к Торлейву нанялся просто телохранителем, но, благодаря его опыту и знаниям после двадцати лет странствий, Торлейв вскоре стал смотреть на него как на еще одного воспитателя. В двадцать два года мужчина в воспитателях обычно не нуждается, но если рядом с тобой есть мудрый человек, поучиться у него стоит в любом возрасте.

Первые сумерки застали Торлейва, Агнера и Илисара на обширном киевском жальнике близ Святой горы. Самая высокая насыпь находилась неподалеку от Эльгиного двора: без малого сорок лет назад Олега Вещего погребли вблизи святилища, а новый княжий двор стоял там недавно, всего лет восемь. На вершину могилы вели три удобных тропинки с вырезанными в земле ступеньками, а на ровной площадке чернело широкое пятно старого кострища, окруженное бревнами: каждую весну в первый день Зеленой Пятницы[6], когда чествуют дедов, княжеская семья приходила сюда с угощением для основателя рода. Поблизости же стояли уступающие ей по высоте могилы других родичей: жены Олега-старшего – Браниславы, его дочери Венцеславы и младшего сына, Рагнара. Тут же был похоронен его зять, Предслав моравский, и его дочь Ростислава. Они, как христиане, не хотели высокой могилы, и те были устроены вровень с землей, лишь с камнем в головах с высеченным крестом.

Сначала Торлейв заехал на Эльгин двор, справился о ее здоровье и по праву любимого племянника велел челяди принести на Олегову могилу дров. К тому времени как сумерки сгустились и на дороге показались три всадника, огонь на вершине уже ярко пылал, указывая им путь. Привлеченные огнем в неурочное время, человек двадцать из Эльгиной челяди и хирдманов сидели на земле под ее тыном и выжидали, что тут затевается.

Завидев всадников, Торлейв спустился с верхней площадки. Одним из них, как он и думал, оказалась Прияслава, еще двое были Хавлот и другой зять Хрольва – Гневан. Торлейв пошел Прияне навстречу и помог спуститься с седла, Гневан принял повод.

– Агнер здесь? – спросила она, поздоровавшись.

– Да, ждет тебя. Я уже ревную, – вполголоса сказал Торлейв ей на ухо и добавил вслух: – Черного петуха вы привезли? Агнер сказал, что нужен черный петух.

– И он совершенно прав. Петух у Хавлота.

– Чувствую себя полным невежей.

– Ты нам тоже пригодишься. – Прияна незаметно для гридей пожала Торлейву руку и направилась к могиле.

Это пожатие он понял как ответ на свою «ревность» и пошел за Прияной, радуясь, что во тьме можно просто отвернуться, чтобы скрыть довольную ухмылку. На душе повеселело и стало куда светлее, чем обычно бывает, когда собираешься ночью на могильную ворожбу.