Ивор Тишина был одним из троих самых давних хирдманов Ингвара, тех, что сопровождали его с отрочества. Ивор прозвище получил за склонность к болтовне, и его веселый нрав поддерживал Ингварову дружину в дни испытаний. Среднего роста, он был старше остальных, и Святослав вдруг заметил, что сейчас, в пятьдесят пять лет, светлые волосы Ивора уже не золотистые, как раньше, а почти седые. От трех жен у него выросло восемь детей, и самый старший его сын, Одульв, возглавлял гридей Эльги. Имея прочное положение, Ивор не намерен был в этой распре примыкать ни к кому и теперь, понаблюдав за удрученным князем, решил прощупать, нет ли каких возможностей к примирению.

– За тех, кто честно пал с оружием в руках, – Святослав понял его, – я никогда поднять чашу не откажусь. Да славится Один! Да славятся валькирии – его дочери и наши невесты, в чьи объятия мы все когда-нибудь попадем! Да славятся павшие – те, с кем мы когда-нибудь сядем за стол!

Ободренные этой речью и уверенным голосом князя, гриди и оружники Вышгорода ответили дружным криком и стуком ножей по столу. Святослав поднял чашу вверх, потом плеснул на стол, потом отпил и передал Ивору.

– Тебе ведь известно, – продолжал тот, отправив чашу дальше вдоль стола, – для Одина неправых нет. Когда мужи скрещивают оружие, это происходит по воле Одина. А в привычках Одина – вносить раздор в души людей и сталкивать родичей между собой. Ты отмечен вниманием Одина, это все знают, и для подтверждения этого тебе был им послан золотой меч из волотовой могилы. Этот меч – не для рук простых людей, и этому мы тоже видели подтверждение. Все, кто прикасался к нему, кроме тебя, прожили после этого считаные дни. Это оружие – только для тебя, для владыки древнего рода, идущего от Одина…

Слушая его, Святослав следил за плывущей вдоль стола чашей. Следом за ней шла Речислава, или Речица, – дочь Ивора от Волицы, с медным кувшином в руках, чтобы подлить в братину, когда та опустеет. Взгляд Святослава перескочил на нее; молодая женщина была стройна, и даже в походке со спины чувствовалось что-то влекущее, будто она игриво повиливает несуществующим хвостом. Ощутив на себе его взгляд, она обернулась… Святослав вздрогнул. Это лицо – совсем юное, миловидное, с выражением игривости и бессердечия, с чуть раскосыми глазами, – он видел ночью год назад на волотовой могиле. И не белой убрус у нее на голове, а копна волос цвета лунных лучей… Альвит… Его собственная «невеста из Валгаллы» дала знать, что его призыв услышан.

Святослав моргнул – и опять увидел Речицу, обычную женщину; она лила пиво в братину, которую держал перед ней Сегейр Жатва.

– И сдается мне, – говорил тем временем Ивор, – что Один испытывает тебя. Путь в Валгаллу никогда не бывает простым, а для тех, кто хочет занять в ней хорошие места, одной храбрости на поле битвы мало. Я не великий мудрец, но думаю, Владыка Ратей послал тебе этот случай, чтобы увидеть, насколько ты стоек в испытаниях, где мало храбро рубить обеими руками…

– А я думаю вот что! – вставил Вемунд, едва Ивор умолк, обдумывая, чем бы закончить рассуждения. – У Одина были два брата, но от самого создания мира о них больше ничего не слышно. У тебя, княже, тоже был брат… хотя многие из нас думали, чтобы лучше бы ему изначально не родиться. И вот его больше нет. Ты остался единственным наследником рода – как сам Один. А значит, он ведет тебя по нужному пути, хоть за это и приходится платить… некоторыми трудностями.

«Нас тоже было трое у отца, – вспомнился Святославу голос из темноты. – Но во вселенной всегда находится место только для одного…»