Она стала для нас членом семьи, верным спутником и другом. Ещё ни один раз её поведение поражало нас своей необычностью.

На даче родителей, где мы закончили наше путешествие, Мусятница взяла на себя функцию охранника участка. Часть его была огорожена забором. Но со стороны протекавшей за домом речки на него, в принципе, мог зайти, кто угодно. Мы часто видели кошку, стоявшую на задних лапах в вертикальной позиции. Мусятница зорко обозревала окрестности и грозным шипением отгоняла пробегавших мимо собак.

Вернувшись домой в Мытищи, я была вынуждена согласиться с Антоном в том, что, настояв на переезде из столицы, я не взвесила возможные минусы. До сих пор нам везло с соседями. И даже в голову не приходило, что среди жильцов дома может оказаться такая мразь, которая будет отравлять жизнь всем окружающим.

Однажды Мусятница не вернулась на ночь домой. Я не особенно беспокоилась, полагая, что она загуляла. Утром, подойдя к окну, первое, что я увидела, был подвешенный на суку труп кошки. Это была Мусятница. Вынув кошку из петли я, не помня себя от горя, шла с ней по улице, захлёбываясь слезами. Первым, кто принял во мне участие, был коллега по работе. Этот добренький дед работал на кафедре заведующим учебной лабораторией, а по существу наладчиком приборов. Иван Алексеевич похоронил кошку, пригласил к себе, налил мне рюмку коньяку, дал выплакаться.

Однако ещё очень долго я переживала трагическую гибель Мусятницы. Найдя свидетелей того, что жестокое убийство – дело рук толстопузого, я возненавидела его такой лютой ненавистью, что мечтала о его смерти. Закона о наказании за жестокое обращение с животными тогда не было. Нанять киллера я не решалась.

Но я сходила с ума. По ночам снились кошмары. Я видела, как стою под его окном. Он высовывается по пояс, изрыгает алкогольный мат. У меня начинают расти руки. Я достаю его и с размаху швыряю на асфальт. Его пузо лопается, из него вываливаются кишки.

Много раз во сне я убивала кошачьего киллера. И вдруг люди заметили, что толстяк начал сдуваться. Он хирел с каждым днём. Прежде самый заметный в компании алкашей, теперь он сидел на скамейке худой, с впалой грудью, с землистым лицом, ввалившимися щеками. Вскоре он умер от рака поджелудочной железы.

Мусятница была отомщена, но я по-прежнему страдала по ней. Она была первым существом, которое зародило во мне впоследствии неистребимую веру в существовании мистики. Но будучи физиком по образованию, кандидатом технических наук, я недоумевала, почему наука до сих пор бессильна перед законами непознанного. Почему на ниве магии выросло столько шарлатанов, из-за которых тех, кто пытается глубоко проникнуть в её загадки, считают лже учёными.

Однажды Иван Алексеевич показал мне журнал с фотографией американского кокер-спаниеля. Эта необычайно обаятельная порода только что появилась в России. А вообще, то был период кошачье-собачьего бума. Многие заводчики новых для России пород кошек и собак создавали на продаже щенков и котят начальный капитал.

– Раз ты так любишь животных, стань заводчиком американских кокер-спаниелей, – посоветовал Иван Алексеевич. – Совместишь приятное с полезным.

Иван Алексеевич дал мне в долг сумму, равную трём моим месячным зарплатам старшего преподавателя. И я купила щенка цвета слоновой кости по имени Хелла. К выращиванью кокер-спаниеля я отнеслась со всей серьёзностью. Приобрела машинку и филировачные ножницы, освоила профессию собачьего парикмахера. Однако признаюсь в том, что к Хелле я относилась совсем не так, как к Мусятнице. Я видела в ней будущую звезду собачьих экстерьерных выставок и источник дохода. И вдруг, к моему ужасу, Хелла начала набирать в росте. Было ясно, что она не соответствует выставочным стандартам. Значит, не будет никаких медалей, никаких породистых щенков. И не с чего будет отдать долг Ивану Алексеевичу.