Коррупционный роман. Книга 2. Город греха Александр Чумаков

© Александр Анатольевич Чумаков, 2021

ISBN 978-5-0053-5332-0 (т. 2)

ISBN 978-5-0053-5333-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КНИГА ВТОРАЯ:

ГОРОД ГРЕХА

– У меня муж прокурор, интеллигентный человек, а это чмо никчемное у меня сумку с едой спизди…

– Да, да, Алевтина Александровна, мы его задержали. Обычный бомж, кушать захотел.

– Так что, теперь моему мужу голодать?! Или вам погоны жмут?

(Из видео незаметно снятого на телефон сержантом Полищуком, из-за чего в последствии у него были большие неприятности по службе)

Вступление, которое разъясняет о чём содержание:

Элита… Э-ли-та… Элита! Само слово и то значение которое оно даёт, пинком отодвигает нас от его носителей далеко вниз по социальной лестнице, задавая по пути комплексы личной неполноценности.

Разность элит многогранна и широка. Понятие элиты охватывает отрасли, отдельных граждан, вещи, предметы, продукты, животных, образ жизни и является определяющим словом перед чем-то эдаким.

Остановимся на основных- повседневных. Элиту нации отбросим сразу. Это сиюминутные герои, статус которых, в большинстве своём шаток, сомнителен и зависит от текущего политического момента.

Элита страны звучит дипломатичнее. Вопросов о принадлежности к ней не возникает, тут понятно всё.

Элита спорта. Тоже красиво и тоже однозначно понятно.

Элитная недвижимость уже туда- сюда. Воспринимается расплывчато и каждым со своей персональной колокольни. У любого риелтора она элитная, если на продажу. Но Бомж видит её параметры из теплотрассы, а чиновник из своего дома в центре мегаполиса.

А вот ещё – Элитная модель. Не в смысле самолётика масштабом 1:43, а длинноногая девушка. Тут тоже каждый видит по- своему. Одни недосягаемую фемину, другие – проститутку на собственной яхте. Вобщем понятно, что семантику слова «Элита» все трактуют верно, а обозначаемые им явления и предметы субъективно.

Но есть одно понятие, прикрепленное к этому определению, которое несёт в себе загадочность, неоднозначность применения и романтизм представления- Элитный вор. По глупости, незнанию или литературному восприятию многие считают, что речь о воре- карманнике или чиновнике высокого полёта.

Они правы отчасти и только с чиновником. Что касается карманника, то это не так. По крайней мере в нашей с вами действительности. Это никак не карманник, это субъект преступления с правильной процессуальной квалификацией- мошенник. Не жалкий проходимец берущий в долг у десяти человек и придумывающий для своих низменных целей легенды о больной бабушке, а профессор человеческих отношений, психолог и постановщик душевных комедий преходящих в бездушные драмы. Я сказал бы – виртуоз человеческих душ, если бы не чурался избитых выражений.

Мечта такого мошенника стать чиновником высокого полёта. Пролезть в область принятия решений, а после самому решать, что кому, куда и почём распределять. Должность для него средство, а её возможности- цель.

Воровская элита давно перетекла в чиновничью объединив понятия. Элитный вор- чиновник, это вам не чиновник- вор. Отличие кардинальное. Чиновник- вор стал таковым уже на должности и использует возможности своего положения, а Вор- чиновник был вором изначально и возможности для своего обогащения создаёт сам.

Воровская- чиновничья элита представлена аферистами высокого полёта, мошенниками- сценаристами, постановщиками и актёрами спектаклей, где вход бесплатный, зрелище захватывающее, а выход у зрителя один- вылет в трубу. Мало кто знает, что существуют иммерсивные театры, где зритель втянут в действо. Спектакль идёт вокруг него. Поклонники и родоначальники этого жанра именно мошенники. Не простые, а элитные.

И эта подлая элита- вампиры людских душ. Не какие-то там сказочные персонажи боящиеся чеснока, а самые что ни на есть реальные. Циники, отлично знающие жизнь и применяющие на практике теорию зла выдавая её за добро. Они шедеврально прокручивают многоходовые комбинации, вызывая восхищение у правоохранительных органов как своей игрой, так и доходами от неё часть из которых безопасно и приятно ложится в правоохранительный карман. В обществе же никому нет дела до «Обутого лоха». Есть интерес и восхищение игрою мошенника. Сценариями его «развода», романтизмом его историй и удивлением его доходами.

До тех пор, пока не обманули того, кому не было дела. Пока он сам не попал в сценарий. Пока его не засосало в многоходовую комбинацию иммерсивного театра где он главный герой. Вынырнув из неё тот, кому раньше не было дела, кидает в массы классический лозунг всех времён —Караул- Ограбили! Но никому нет дела. Все восхищаются игрою мошенника…

Открывайте книжку, будем получать понимание через смех, слёзы, иронию, скрытые эмоции и факты близкие к реальным. Очень близкие. Все совпадения не случайны.

Переворачиваем страницу.

1.О том, что Модный приговор не может быть оправдательным:

– Как ты думаешь, это «Santoni» или «Barrett»? – Невысокая плотная женщина с немытой головой и крестьянским лицом, правым углом рта задала вопрос впритык стоящему к ней одутловатому мужчине в старомодной вязанной кофте одетой поверх клетчатой рубашки. Из-за того, что говорить приходилось маскируясь, шипящих звуков было больше чем необходимо для такой фразы с непривычными простому уху иностранными словами. Девяносто девять человек из ста ответили бы нейтрально:

– А?

Но мужчина в вязаной кофте вопрос понял верно:

– Сложно определить по подошве, сейчас попытаюсь… – собеседник по необычному совещанию, как бы переминаясь с ноги на ногу, широко ступил вправо, вбок и сразу вернулся назад, – кожа пупырчатая, точно «Barrett» – маскируясь как и вопрошавшая левым углом рта сообщил он женщине.

Со стороны выглядело это как репетиция театра лицедеев. Шеренга актёров и психованный режиссёр.

– Куда ты, сука, дёргаешься, танцор диско хуев? Тебя кто-то там в жопу ужалил? Киреева, ты что ли Порецкого там укусила. Я тебя спрашиваю, чего молчишь там, как недотраханная швея-мотористка в общежитии «Красной нити»? А?

Киреева открыла рот, но не ответить, а просто глотнуть воздуха. Отвечать не было смысла и «швея-мотористка» это знала наверняка. Любой ответ предполагал тёмную эмоцию. В данном случае правильнее было испуганно молчать. Всё это было не единожды апробировано и на себе и на коллегах. Она дёрнулась и захлопнула рот.

– Не рыпайся там как кобыла на дискотеке. Или ты сказать мне что-то хочешь?

Киреева испуганно помотала головой.

– Стой спокойно, слушай, что я тебе говорю.

Киреева помотала головой согласно.

– Извиняюсь, нога затекла- попытался по-своему заступиться за женщину Порецкий. Тон его был максимально мягкий и заранее всё понимающий.

– Тебя кто-то спрашивал? Молчи там давай! И так все знают, что ты мудак. У меня к тебе сейчас будет ряд вопросов, а пока стой там и готовь свою жопу к отчёту. Ты понял меня?

Порецкий понял всё ещё до того, как его спросили и подтверждающе закивал головой.

Мэр огромного мегаполиса убрал ноги со стола,

– Алевтина, кофе мне принеси!

Молодящаяся с детства женщина в зелёном, похожем на велюровую штору платье, стараясь не шуметь, встала со стула, заложила ручкой ежедневник и положив его вместо себя, вышла в приёмную.

Алевтина была секретаршей и единственной доверенной женщиной, которая в этом кабинете могла сидеть во время текущего совещания. В помещении повисла тишина, все ждали пока мэру принесут кофе. Руководитель одной из самых больших территориальных общин снова положил на стол ноги подошвами к Порецкому и Киреевой. Еле слышно барабаня пальцами по полированной столешнице мэр осматривал вассалов, полукругом стоявших перед ним. У присутствующих в руках были ежедневники и ручки. По аналогии, как у сопровождающих лиц дорогого товарища Ким Чен Ына. На самом деле впечатление это было обманчивым, потому что в отличие от идейных корейцев, конспектирующих идеи Чучхе, наши люди держали в руках не дешманские блокнотики, а дорогие ежедневники в натуральной коже диковинных зверей. Лица хоть и были почтительны, но разрез глаз европейский, что едва заметно придавало подобострастию признаки гордости и личного достоинства. Кроме того, они не спешили записывать за руководителем его высказывания, потому что мэр может быть и Чучхе, но продвинутый. Он им сам не рекомендовал. Слушать можно было. И запоминать. А записывать нет. Ежедневник носил церемониальный характер. Иногда туда можно было вносить цифры и буквы, но в интересах самих записывающих было, чтобы кроме них никто другой те каракули разобрать не смог.

Как печальный пример, того же Порецкого уже два года тягало следствие, тыкая пальцем в то или иное описание его деятельности, внесённое каллиграфическим почерком архитектора в изъятый на обыске ежедневник. Теперь наученный очными ставками и тремя днями в КПЗ Порецкий записывал на своём собственном эсперанто. А убедившись, что расхожее выражение- бережённого Бог бережёт, далеко не метафора, на всякий случай тот эсперанто ещё шифровал каким-то собственным шрифтом который вполне могли завидовать американцы со своим дилетантским шифром на основе языка индейцев племени Навахо. Позитивной стороной этого шифра было то, что его категорически, ни какими интегралами невозможно было взломать. А негативной то, что Порецкий периодически забывая дешифровальный код, путал задания мэра, своё в них участие чем баланс чёрной бухгалтерии. Это были издержки приближённых людей, находившихся на самых верхушках денежных схем разработанных и внедрённых мэром, в которые они влипли, как мухи в… ладно, в мёд. Нет, разумеется они бы никогда не стали в этих преступных схемах участвовать. Все люди грамотные, интеллигентные, порядочные и нетерпимые к подачкам ровно до того момента, как получили первые десять тысяч долларов. Потом оно как бы засосало и день проведённый без получения тысячи баксов считался за обычный рабочий, то есть никчемный. Мэр давлел и был психологом от дьявола, поэтому все стояли у стеночки не рыпаясь.