Исторические сведения говорят нам о том, что Евклид не так и отличался в постулатах от Лобачевского, что в его приложениях к своему учению в разных видах содержится Лобачевский, а Лобачевский во многих своих положениях подтверждает дефиниции Евклида. Здесь нет коренного позитивного перелома сциентистской направленности.

Математика начала XXI века выдвигает ряд проблем, особенно элитарные среди которых теории игр, вероятностей, числа «пи» и так называемые задачи «тысячелетия». Но данные математические проблемы есть конструкты для вычислений, простых компиляций и ревизии знаемого, но не нового.

В истории математики новое, например, показали элегантные подходы к числовым размерностям Роберта Гука (дифференцирование), Готфрида Лейбница (логарифмирвоание), Тьюринга (кибрнетические новации возникновения) и кодирвоание Нэша, а потом и Феймана. Матемтика же сводилась тем временем также к выравниванию единой геометрии слова. Многовариантность подходов и духа математики являлась неписанными правилами жизни неправильной. Даже язык Леви-Стросс в своём структурализме начал подводить под математический базис, чем занималась также Кристева и многие другие до сих пор полагают что такую сложную реальность как язык можно свети к современной геометризирвоанной математической корреляции актов коммуникации.

Чуть позже я хотел бы разобрать и те формулы, которые уже опубликовал выше. А сейчас сказать о том, что депозиты результата являлись следствием деятельности гениальных умов, таких как Рене Декарт в первую очередь, и уже упомянутый Эварист Галуа, хотя для древнего мира в совершенно альтернативно равноценной позиции расёты арифметики и астрономии в виде представлений Птолемея и Галилея, Ньютона и Гальтона.

Египетская математика, индийская математика и вообще восточная математическая традиция, к слову, была порывом к великому движению духа мысли в русле специфической крайне интересной фигуративной символической ветви математики, но, как мне кажется, была заглушена спонтанными политическими и историческими условиями, и есть альтернатива для развития её как ветви сейчас.

При этом я совсем не утверждаю что научный мир, математический мир должен быть плюральным, и это догма, я хочу сказать, что плюральность в науке и математике – дело немногих, и ею должны воспользоваться как философией немногие, и значение её для этих немногих и всего мира в роли патерналисткого генерирования, которое совсем не обозначает, что будет узнано, скорее это будет интеллектуальная афшора, и в этом нет ничего плохого, главное чтоб ещё одно значимое условие было выполнено – непротивление плюральной математике.

Je va parle не только от себя, но когда я говорю от себя, я говорю как представитель числового направления и борьбы с отчуждением числа. Надо понимать, что польза математики числа в том, что из него может родить всякая возможная геометрия, чего не может быть при выведении числовых материалов для геометрии. Число рождает «из», а геометрия «для», и в это существенно смысловое и агрегатное развитие методов математический транзакций и борьбы с тривиальными «конусами».

Высшая философия и Высшая техника

Я могу с уверенностью сказать о том, что изучение и понимание огромного массива научной литературы, философских концепций, истории, авангардных идей открытие, опыт жизни и феноменология событий, которые мне даны чуткостью и интеллектом открывают мне грандиозность и восторг жизни. И в общем-то уже здесь эта грандиозная жизнь является высшей материей пребывания. Но то, что после жизни не гарантирует нам называемое нами словом «продолжение» (continuing), потому что всё говорит о том, что грандиозное здесь, а там, за гранью функций организма – может ничего не быть, это ни доказать, ни опровергнуть, слишком сложная логика действует в мире. Но есть данность настоящего дня, и можно сделать максимально много для того, чтобы наши дни именно сейчас и сразу стали очень длинными, возможно в другой математической координате времени, и что самое главное – для того, чтобы иметь возможность философствовать (philosophyng). Освоение двух-трёх технологий позволит нам жить. Это нельзя назвать трансгуманизмом, потому что я говорю о том, что можно изобрести в таком виде, в котором уже не важно живы мы или мертвы, что восстановит из мёртвости, не надо спешить и что-то примитивным образом замораживать, как это делают трансгуманисты с мозгами, нужно всего-то создать принципиальных две-три вещи, чтобы активизировать бытие. И это только для одной цели – чтобы иметь счастье философствовать (successful). Потому что гарантий нет. И даже более того – иметь жизнь, которая постоянно под угрозой небытия – это самая красивая из возможных картин жизни, самая трагически пахнущая, но и самая красивая и возможно природа этого и хочет, чтобы мы опасно ходили и в итоге держались на плаву, ставя на карту вообще всю жизнь и всё бытие.