— А вы как думаете? — равнодушно произнесла я, глядя прямо на князя. Мною владело странное безразличие. — Вы хоть представляете, что мне пришлось пережить? Чужая ошибка, — в этот момент я посмотрела на Разинского, который сидел белый как мел, — чуть не стоила мне жизни. Я долгое время училась в корпорации и хорошо знаю, что у меня раньше всех активировалась мутация. Не могу сказать, что в десять лет, находясь на грани смерти, я была счастлива. Поэтому объясните, почему вы считаете, что я должна забыть, как со мной поступили окружающие?

В зале повисло молчание, многие слегка морщились, некоторые поглядывали на меня, кто-то делал записи на бумаге.

— И что же вас спасло? — спросила руководитель отдела культуры, единственная женщина в совете. Это была элегантная темноволосая дама с тонкими чертами лица и в строгом костюме.

— Случай и, в некотором роде, поддержка родителей.

— Значит, они были уверены, что вы творец? — поинтересовался Лехвицкий, слегка прищурившись.

— Они надеялись на это, пока вы их не разубедили.

— Почему вы никому не рассказали? — вступил в разговор глава отдела политики — высокий мужчина со светлыми волосами и бесцветными глазами: в такие посмотришь — и сразу становится не по себе.

Чуть повернув голову, я открыто встретила его взгляд и ответила:

— Не имеет значения. И тем не менее, когда я умирала, няня отправила в город посланника, а его сразу же по прибытии уволили.

— От вас в столицу никто не прибывал, — отчеканил руководитель отдела безопасности — крупный мужчина с выправкой военного и тяжелым взглядом.

— Но можно предположить, что вашим посланником был тот человек, которого нашли убитым в канаве недалеко от вашего поместья. В то время за всеми детьми, даже за не прошедшими собеседование, вели в течение нескольких месяцев наблюдение. На всякий случай. Но основное внимание было приковано тогда к другой девочке. И кто-то, видимо, это заметил. Через несколько дней она была найдена задушенной в собственной постели…

Я прикрыла рот рукой. Это могло произойти и со мной!

— Григорий… — укоризненно произнес князь.

— Простите, мадемуазель, — извинился главный инспектор, — но вам все равно придется рано или поздно привыкать к жестокости и опасностям нашей жизни.

— Конечно, все это нужно будет проверить и провести тщательное расследование, но сейчас мы должны двигаться дальше. Столько предстоит сделать, а времени мало, — быстро заговорил Лехвицкий.

— Что вы имеете в виду? — в один голос спросили я и глава отдела аналитиков.

Кинув на меня суровый взгляд, мой начальник повернулся к князю.

— Вы же не думаете, что я отдам такого перспективного человека после того, как мы столько вложили в нее? К тому же есть правило, согласно которому аналитик не может быть творцом, и наоборот. Это строжайше запрещено!

— О чем ты говоришь, Энтони? Ты представляешь, что сейчас ложится на чаши весов? Творец первой степени — и какой-то аналитик! — не на шутку возмутился князь, испепеляя взглядом главного аналитика.

— И тем не менее есть определенные правила, — насупился тот.

— Она еще не получила должность, ведь так?

Но тут спор двоих влиятельных мужчин прервала я.

— С чего вы взяли, что я соглашусь стать творцом? — приподняв бровь, поинтересовалась я у присутствующих.

Все взгляды устремились на меня, а Разинский начал смеяться: сначала тихо, а потом захохотал в голос.

— Алексей, — строго одернул его Лехвицкий, и тот притих, тая улыбку в уголках губ.

— Вы не сможете справиться со своей силой без тотема, — обратился ко мне глава финансистов — сухонький старичок с черными глазами.