как кусали чтобы мужчин сгноить
чтобы адамом в евин айвовый рот
боли свои излить
никому не услышать, никому не подсмотреть,
как проглатывает за верстою версту
пожар
никому не услышать, никому не подсмотреть,
как преют ноги в дерматиновых башмаках
как на склонах у Подниколья горит по весне трава
цикл_Беларусь
ветер ворвался в дом дом дом в щели проник
глазами-льдом мальчик стеклу синий обвал приник
гнутся хлеба ба ба бабы в полях втянув животы поют
в этих краях перелётные птицы гнёзда не вьют
скошены травы, промёрзла в мясо нога журавля
и журавля тонкошеей истоме в воде гнить
в стоптанной обуви грязью и слякотью через поля
к дому бежать но чистой воды не испить
комьями снег, травами сон, пустотами – высь
где-то мой дом, где-то мой сын, только не здесь
здесь только стынь, здесь только стон сон дым
комьями снег, кольями дом, травами сын
снится в снегах в сырости стен окон окно
бабой в полях, веей, пургой заметено
травами сон, сугробами сын в слякоть и грязь
в стоптанной обуви через поля к шее припасть
журавля
* * *
сколько воды пролилось сколько прививок привито
прививки привитые немного повыше локтя
нас всех объединяют, как позже – могильные плиты
и пихты над кладбищем всех объединят
объединят объедИнят объедут объедками
корнями деревьев выпотрошат кишкИ
так хочется братьями быть – быть птицами нынче редкими
и смотрю повыше локтя на метку руки
но баба в салоне орёт толстой кондукторше:
да вы кОрмитесь нашим хлебом, иначе сдохли бы с голоду!
а сама с завода, где утро встречает рупором,
как и все – скинув робы в утробе города
а потом под вечер всё небо сизое-сизое
голубиным клещом небо над головою
и мужики как собаки под обвисающими карнизами
после работы встречают голодным воем
и сыновья дома с натруженным торсом
или брюхом разбухшим от салаки и пива
которое лифт с трудом поднимает протёртым тросом
и на восьмом этаже выходишь – а закат за окном такой
красивый-красивый…
* * *
в комнатах сыро и холодно, в кухне жарко
вечерний город небом над ним изуродован
как жернова друг о друга трутся серые шапки
шапки трутся, но не сокасаются головы
провалы в памяти как рта провалившийся колокол
как до грудины в землю закопанный труп
как рыбья молОка, как на пределе голода
от тела оторванный и с жадностью сожранный струп
провалы в памяти кто мы в полях заснеженных
куда ведут следы по дороге назад
чугунным идолам бабоньки жёны нежные
бросают в нутро окровавленный сервелат
чтобы вернулись домой… – да кто, не помнится
тАк просто, смутный образ, глаз синева
летом – малина вереск белые колокольца
зимою – снег, забившийся в рукава
провалы в памяти; слюна с подбородка спящего
стекает на пыльный пол техэтажа
любой за стеной, за пределами тесного ящика —
если не враг, то, по крайней мере, чужак
а как плясали в полях и плелись утробами
как кулаки сплетали в дремучий жгут —
провалилось в памяти и замело сугробами:
глубокие реки в нас неслышно текут
не слышно не видно кто-то бредёт аукает
главное дверь запереть на тяжёлый замок
не слышно не видно только зима баюкает
того кто нЕдобродИл недозвал промок
не пришёл смотреть стирать покрасневшие простыни
в комнатах сыро а в кухне жарко-темно
пусто в полях но все наебенились вдосталь
пусто в полях но собирается гной
в дёснах
всЕ мы – как корабельные сосны
как пихты и ясени
все постепенно степенно становимся дерева
чтобы гореть горячо, под коростою соки пряча.
Все дерева. Все дрова, все дрова, дрова.
* * *
шум и гул метели; метёт, метёт…
вой поездов ночью —
как воды ржавь как вмёрзшие в лёд
и не проросшие древесные почки
в моих же почках – вода, вода,
всё течёт и течёт трясиной,
и под вой поездов в полустанки и города