Федор даже не шелохнулся, а через злость вновь стал говорить.

Ф: "А знаешь, почему я ненавижу друзей, таких как твой Алёша?"

Я: "Да что ж ты пристал то к нему? Ну и почему?"

Разговор шел только на повышенных тонах.

Ф: "Да потому что их маска слишком фальшива для сегодняшнего мира. Как ни странно, мне Лёша меньший друг, если его можно так назвать, чем тебе, но ты не уведомлен о его поступках. Может он и тебе такой же «друг»? Не задумывался?"

Я: "М-да, в пьяном состоянии, а какие-то моральные учения еще выдает. Я о Леше знаю больше, чем его собственная мать. Что же он такого сделал тебе, о чём не знаю я, пьянь ты. Отрезвей сначала, чтобы говорить такое. А не пошёл он со мной, так как сказал, что ему от матери посылка пришла, он вот написал, только что".

Ф: "А тебя не смущает, что он написал это только сейчас, до этого причины не пойти ко мне не было?"

Я: "Так, вставай и командиру объясняй, чем ты тут занимался, пьянь военная! Встал, я сказал, у меня приказ!"

Фёдор встал и как ни странно пошёл спокойно на базу. А у меня был разговор с Лёшей. Он сказал, что между ним и связистом лишь одна мутная связь – это карточный долг, который висел за Федором. "А, ну тогда понятно, чего он так взъелся", – сказал я Лёши с усмешкой. На утро, я не застал своего друга, так как он уехал в город с еще некоторыми ребятами. Командир нередко посылал их за документами и прочими бумажками, я в это время занимался с молодыми бойцами. Дни шли, а ситуация с Фёдором ухудшалась, он снова и снова уходил, пил, курил. И командир при всём своем уважении к нему обязан был принять меры и лишить его звания военного связиста. Федор, часто проходя мимо меня, шепотом поговаривал: "…вот в тумбочке моей и увидишь…», но так и не успевал договаривать, что именно или не хотел. Впрочем, все считали, что Федору пора отдохнуть и привести свой разум в порядок. Спустя день, когда уже приехал и Леха, связист спокойно подошёл к нам двоим и сначала обратился ко мне с милостивым тоном: "Максим, ты человек хороший, но смотришь слишком узко". Я даже не успел подумать о значении этих слов. Он было отвернулся, но вдруг продолжил в сторону Лехи, озлобленным и при этом жалким голосом: " Тварь ты, сука, тварь" – прокричал он, скаля зубы. Тут, Лёша сорвался, и у них началась драка, он говорил: "Макс, помоги, достал он меня, пьянь конченая». И, конечно, я помог, за что потом получил отказ в новой уже полковнической должности, а самое страшное то, как до этого дошло. Мы, как курсанты, стояли и объясняли причину драки нашему начальнику, как вдруг Леха заявил:" Да я хотел, как лучше, разнять их и всё, Макс же мой друг". Получилось так, что Леха перевел инициативу драки на меня. Вот так вот просто, без причины. Я шепотом и с шуткой пытался обратиться к своему другу, думая, что он тоже шутит.

Я: "Эй, ты чего говоришь то такое?"

Семитский: "Я сейчас не с вами разговариваю, Максим Андреевич! Вы почти полковник, а я в действительности вынужден вас воспитывать и учить."

Леха, который был уже капитаном и ожидал получения подполковника, опустил голову, отвернулся от меня, и чуть ли не падая на колени, кричал: "Я же не мог мимо пройти, это долг каждого уважаемого солдата, предотвратить беду, если возможно." Примерно так протекал наш диалог, пока я окончательно не понял, что всё это не шутка, а выбор Алексея в пользу погон.

Это были первые слова предательства. А мне и не хотелось что-то отрицать, говорить, даже понимая, что свидетелей этой драки было достаточно. Ком, который резко засел в горле, за секунду стал огромных размеров. Все слова забылись, все эмоции стерлись, я будто бы онемел. Только стук сердца делал меня живым в этой обстановке. Леху выгнали с кабинета, а мне не дали очередное звание, я утратил доверие командира, который сказал: " Уходи Максим, видеть тебя не хочу, Федора итак вот-вот уволят, сына нет, так вы еще подливаете масло в огонь. Я думал ты другой человек, а ты ещё зеленый".