Вслух добавляю:

– Может, он был в Ташкенте не один такой?

– Не знаю. Я только одного знал, регулировщика Абдужаббора!

Он встает, хмуро смотрит на меня.

– Ладно, работать надо.

Я беру в руки пьесу, читаю.

«Гордость нашего двора, своего рода знаменитость – Махмуд-ака Муйлов! Он работал в милиции, в ОРУДе. Сейчас бы его называли гаишником. Он стоял в самом центре Ташкента и регулировал движение. Машин тогда было мало. Движение было спокойным и размеренным. Однажды его сняли для киножурнала, конечно, за его великолепные усы! Потом весь наш двор ходил несколько раз в летний кинотеатр в парке Тельмана, чтобы посмотреть на Махмуда-аку! Мы им очень гордились! А потом все кому не лень стали его снимать в кино, и постепенно к этому привыкли. Каждый документальный фильм о Ташкенте начинался с кадра, где Махмуд-ака регулирует движение. А однажды в Ташкент приехал легендарный маршал Семен Буденный. Из своего «ЗИСа» он увидел нашего соседа, Махмуда-аку. Попросил остановиться. Вышел, поздоровался с ним. Как рассказывают, попросил зеркало и стал сравнивать свои усы с усами Махмуда. Потом снял с себя часы и подарил их ему! Мы, мальчишки, всё хотели хоть краем глаза взглянуть на эти знаменитые часы, но Махмуд-ака сказал, что они переданы на вечное хранение в музей ташкентской милиции. Вот так! А дома Махмуд-ака был скромнейшим человеком. Он делал плов, лучше которого я после этого никогда не пробовал. У него было пятеро детей, и все девочки! Его успокаивали, хвалили, мол, делать девочек, дорогой Махмуд, это ювелирная работа! Но он только нервничал и кричал, что он не хочет быть ювелиром, а хочет иметь сына, наследника! Махмуд-ака… У него в кармане всегда находилась какая-нибудь ириска или курт для всей ребятни двора. До сих пор я вижу его в старых фильмах… Ещё молодого, с огромными черными усами».

Рассказчик снов возвращается в зрительный зал, а сцена снова оживает.

– Ой… Мама… Ой, вот… Уже! Ой! Махмуд-ака! Ой, умру! – кричит, кусая губы жена Махмуда, Мамура.

– Ну потерпи… Сейчас скорая приедет… Вот, только осторожнее. Здесь доска сломана…

– «Сломана»! Я вам уже два года про эту доску гнилую талдычу, а вы все никак не почините! Ой, что же это? Ой! Начинается!

– Потерпи…

Зажигаются окна квартир. На шум выходят соседи, инвалид Жданов. Он без одной ноги, опирается на костыли и его жена, Ольга.

– Что случилось? Ой, Мамурочка, началось, что ли?

– Ещё как! – Мамура всхлипывает, бьет кулачками Махмуда по плечу. – Это ты, ты во всем виноват!

– Я?!

– А кто же! Легулировщик!

– Ты че плачешь-то? – спрашивает, зевая, Жданов.

– Больно-о-о!

– Потерпи, голубушка. А скорую вызвали? – спрашивает Ольга.

– Да вот, ждем!..

– На скорую надежды мало! Машину надо ловить. А может, на трамвае? – предлагает Жданов.

– Еще чего придумал! «На трамвае»!

– А чего? Был бы о двух ногах, на руках донес бы!

Постепенно двор заполняется соседями. Выходят жена Исаака Бронислава, Кумуш с Лолой, София Илларионовна с накрученными бигудями. И ещё соседи без реплик и имён».

– Да, – задумчиво произносит Асик. – Если бы сюда еще прибавить многочисленных детей этого двора, была бы интересная сцена. Настоящая воскресная толкучка на Тезиковке!

– Я же говорил – в театре лучше без детей! – отвечаю я. – Это в кино можно… Ну же, читай!

«– Олечка, что за шум? Невозможно заснуть! – раздраженно говорит София Илларионовна.

– Да вот, у Мамуры схватки начались…

– Как? Опять?

– Не опять, а снова! Доброе утро, София Илларионовна!

– У меня в одиннадцать генеральная репетиция! Я буду ужасно выглядеть! Какой-то кошмар! У меня нервная работа! Мне необходимо выспаться!