Поздней осенью, когда разбомбили их дом, Минусинская с сыном переехали жить в подвал. Электричества не было, газа тоже, за водой ходили на угол к разорванным взрывом трубам, из которых она вытекала тоненьким ручейком. Еду готовили на улице возле обрывков газового коллектора, откуда со свистом были струи свежего газа. Зажигали спичками факел прямо из труб и осторожно устраивали очажок – могло и взорваться, как в соседнем дворе, где на днях убило семью. Потом, когда бои начались на соседних улицах, совсем рядом с подвалом, еду перестали подвозить вовсе, выбраться днем на поверхность тобе было нельзя из-за рвущихся непрерывно снарядов и града пуль, свистевших среди развалин, так что, как сказала Минусинская, оставалось только копыта отбросить. Рядом рухнули перекрытия, завалив половину занимаемой ими площади, к тому же вечером на оставшуюся нетронутой территорию пробрались несколько стариков и старух из засыпанных нор по соседству, жить стало просто негде, и надо было срочно найти выход из положения. Мать сказала: иди!

Ночью, когда наступило небольшое затишье, сын выбрался из подвала и короткими перебежками среди груд битого железобетона и кирпича пошел в неизвестность. Кое-где постреливали, он прятался, выжидал, двигался самыми темными закоулками, рядом время от времени с грохотом обрушивались руины домов. Откуда-то тянуло по ветру преотвратнейшей вонью, и чем дальше он шел, запах становился все сильнее и гуще, так что даже едва не сбивал его с ног. «Должно быть, братская могила», подумал сын, отходя ха угол, где пахло гораздо тише, и уже хотел было повернуть назад, но попал вдруг ногой в большую лужу воды, вытекавшей из разорванных труб. Наполнив водою бутылки и развесив их на поясе, он заметил, как мог, это место и поспешил к дому.

Утолив жажду и добрав остатки еды, мать сказала: надо идти. Попрощавшись с оставшимися в подвале, на следующую ночь они отправились в путь. Их больше никто не видел.

Сержант Куряев, командовавший взводом саперов, на ночь расположился в развалинах магазина и велел запалить костер. Скоро стало тепло. Потрескивали дрова под самодельной плитой. Просушивая над огнем рубаху, он поймал на ней двух выползших от жары вшей, плюнул и стряхнул их в огонь. Они вспыхнули и тут же погасли.

Школьники занимались в химической лаборатории опытами. Превращали соль в кислоту, смешивали водород и кислород, прокаливали на спирту пары ртути. Учитель Павел Матвеевич скучал на своей кафедре, изредка поглядывая на класс поверх очков, а потом снова углублялся в изучение книги «Часовая механика». Дело в том, что у него дома испортились стенные часы, идти в мастерскую не хотелось – денег жалко, а жена уже замучила своим нытьем: почини да почини – очень она бой их любила слушать. Книгу он разыскал в библиотеке, она ему понравилась: простая, и, главное, как раз вовремя – утром жена дала ему денег с книжки и велела идти с часами в ремонт. Но он решил их сам починить, а ее обмануть и деньги забрать себе на карты и другие мелкие развлечения. Теперь он хотел поскорее осилить ее до конца, чтобы закончить дело до вечера, когда жена со смены придет. Пытаясь понять написанное, он совсем перестал обращать внимание на учеников, и даже, когда грохнул взрыв, не сразу опомнился. Его заволокло дымом, полетели битые стекла, потом все затихло. Очнувшись, он сначала не понял, что же произошло, а когда попробовал шевельнуться, и все поехало, завопил от отчаяния.

Дым рассеялся. Ученики, испуганные, но довольные, вылезали из-под столов. Никто не погиб и даже не был поранен, но Павла Матвеевича нигде не было видно. Его искали и учителя, и «скорая», и милиция, но ни в лаборатории, ни на улице, куда вылетели побитые стекла, ни на крыше не было и следа. Он исчез. Часы, принесенные им из дома, пошли сами собой и уже больше не останавливались. Долгими вечерами жена и дети Павла Матвеевича слушали их мелодичный звон, и им иногда чудилось, будто они настойчиво пытаются им что-то сказать.