– Знания – скучная безделка, – сказал Вейл с чрезмерной беспечностью, и я едва не ахнула от ужаса:

– Нет, это не может быть правдой! Мы должны узнать о мире еще столько всего!

Он рассмеялся – снисходительно, как смеются над котенком, нетвердо стоящим на лапках. Я же закупорила последний флакон, собираясь вынуть иглу, и с некоторым удивлением обнаружила, что вокруг ее кончика уже затянулась кожа. Мне пришлось буквально рывком выдернуть иглу из вены. Вейл никак не отреагировал.

– Спустя столько времени понимаешь, что копить знания не имеет смысла. Если знание не применяется, в нем нет смысла. Оно не может считаться сокровищем.

– О? – Я встала, убрав свои инструменты. – Что же тогда может им считаться?

Вейл тоже встал. Он был довольно высоким и теперь смотрел на меня с волчьим восторгом. Его улыбка вновь обнажила смертоносные клыки. В янтарных глазах сверкал лунный свет, лившийся из окна.

Я вдруг почувствовала себя глупо из-за того, что не увидела в нем чудовища. В этот момент, с ухмылкой на губах, он походил на то самое существо из легенд. На монстра, о котором рассказывали шепотом.

– Любопытство, – ответил он.

Кровь Вейла была прекрасна, иначе и не скажешь: так же красива, как цветочное поле.

Когда в ту ночь я вернулась домой, почти рассвело. Но я не устала – нет, совсем нет. Меня буквально трясло от волнения, разум снова и снова прокручивал в памяти каждое мгновение того визита, выжигая образы на подкорке мозга. Бо́льшую часть пути я прижимала сумку к груди, словно защищала ее от мира. В конце концов, в нем была контрабанда.

Я сразу же направилась в свой кабинет и заперла дверь. Мине не стоило знать, что я задумала ради нашего общего блага. Чем меньше я буду втягивать ее в свою кощунственную авантюрку, тем лучше.

Но в доме не звучали ничьи шаги. Мина крепко спала. Я стала вытаскивать из сумки оборудование, разрушая порядок на столе, который так тщательно навела перед уходом. Подтащив столик к центру пола, я установила на нем свою зрительную линзу – прибор из множества латунных колец, помещенных друг поверх друга; верхнее, со стеклом, было снабжено шарнирами, чтобы располагать его вертикально. На каждом кольце были вырезаны руны и символы, и когда я коснулась прибора, то почувствовала исходившую от них магию. Окунув палец в чернила, я начертила ряд отметок на внешней стороне колец.

Сама я, конечно, ни в коей мере не владела магией, да и не хотела владеть – слишком много раз я видела, как она губит людей. Но инструменты, изготавливаемые при помощи магии, несомненно, приносили пользу. Мою линзу создала жрица Зраны, богини видения и знания. Мне нравилось рассматривать все и вся при помощи ее устройства; следовало благодарить богиню хотя бы за это.

Я закончила чертить руны, поставила флакон с кровью в центр устройства и задула свечи. Верхнее кольцо из меди излучало ровный свет и тепло, и, когда я поправила петлю, на стену упал отблеск.

В этом сияющем кольце содержалась кровь Вейла, вернее, основа его крови, мельчайшие частицы жизни. Они походили на красно-черные лепестки, рассыпанные по штукатурке, и эти соцветия медленно плыли по стене, точно небесные созвездия.

Порой люди говорили о вампирах, будто о живых мертвецах, об оживших трупах. С первого же взгляда на Вейла я поняла, что это не так. Тем не менее я знала, что вампиры теснее людей связаны со смертью, поэтому я ожидала увидеть в его крови хоть какие-нибудь ее признаки.

Нет и нет. Смертью тут и не пахло. В крови Вейла таились красота, жизнь и поразительное чудо. Несмотря на возраст – несколько сотен лет, – его кровь была здоровой, правильной. Отчасти даже изысканной. Ничего общего с человеческой кровью: я могла быть уверена, что при проверках она поведет себя совершенно иначе. И все же в ней крылось что-то знакомое, словно Вейл был улучшенной версией нас.