Повелитель Севера пылающим факелом пронесся мимо.

Она протянула к нему руку, невидимую и совершенно бесполезную, но гордый олень продолжал мчаться, оглашая криками полный пепла воздух. Ужасными, несмолкаемыми криками. Казалось, это кричит разрываемое сердце мира.

Она была бессильна хоть как-то вмешаться и только смотрела, как олень влетел в огненную стену, возникшую между двумя горящими дубами.

Влетел и исчез.

Белый волк снова наблюдал за нею.

Аэлина Ашерир-Галатиния, признанная кланом Боярышника, провела пальцем по кромке каменного алтаря, на котором лежала. Лишь это движение было ей доступно. Палец был закован в железо.

На этот раз Кэрн оставил ее здесь, не потрудившись запихнуть в железный ящик у стены.

Редкая перемена, позволившая ей проснуться не в темноте, а при мерцании угасающих углей.

Головни во всех жаровнях догорали, оставляя пространство во власти холода и сырости. Она ощущала холод там, где ее кожа не была покрыта железом.

Она уже пыталась осторожно проверить цепи на прочность. Те оказались крепкими, а ее попытки не прошли незамеченными для истязателей. Те усилили железный наряд, начав с металлических рукавиц.

Она не помнила, когда и где это было. А дальше – только ящик. Удушливо-жаркий железный гроб.

Она без конца искала в нем слабые места. Наверное, истязатели заметили и это, поскольку напустили в ящик сладковатого дурманящего дыма, от которого она провалилась в забытье и проспала неизвестно сколько.

Когда она очнулась, дыма уже не было.

Тогда она снова взялась проверять крепость ящика, насколько позволял ее железный наряд. Упиралась в неподатливый металл ногами, локтями, руками. Узкое пространство не давало повернуться, ослабить боль цепей, врезающихся в тело и сдавливающих шею.

Глубокие раны, оставленные плетью на ее спине, исчезли. А ведь плеть раскроила ей кожу до самых костей. Может, и это было сном?

Она нырнула в воспоминания – в те годы, когда ее обучали ремеслу ассасина. Уроки были жестокими: ее оставляли в цепях, вынуждая ходить под себя. И так продолжалось, пока она не догадывалась, как выпутаться из цепей.

Но тогда она знала, что это урок. А здесь… Ни один из былых навыков не помогал в тесном и темном пространстве железного гроба.

Металл рукавицы царапнул по темному камню. Звук этот едва был слышен сквозь треск углей в жаровнях и гула реки. Какой реки – она понятия не имела. Но сейчас они находились вдвоем: она и волк.

Волка звали Фенрис.

Цепей на нем не было. Они и не требовались.

Маэва приказала ему оставаться и стеречь пленницу, что он и делал.

Аэлина не думала о боли, лишившей ее сознания, но, вспомнив, как ломались кости, невольно дернула ногой. Цепи лязгнули.

Она ожидала вспышки жуткой боли, но не почувствовала ничего. А ведь она помнила, что чудовище по имени Кэрн неспешно и с наслаждением ломал ей ноги. Тогда ей было больно, и она кричала, пока не охрипла.

Может, издевательства Кэрна ей тоже приснились? В темноте ее без конца одолевали странные, противоречивые сны. То она видела оленя с горящими рогами, несущегося сквозь пылающий лес. Часами длились сны о каменном алтаре и о том, как старинными пыточными орудиями ей дробят кости ног. Иногда снился принц с серебристыми волосами, от которого пахло домом.

Сны наплывали друг на друга, перемешивались, меркли. Быть может, и сейчас ей снился очередной сон про белого волка, лежащего у стены. Палец Аэлины снова царапнул по изогнутой кромке алтаря.

Волк трижды моргнул. Когда-то давно – месяцы или даже годы назад, когда ее плен только начался, – они с волком придумали этот молчаливый язык. Когда в редкие мгновения она могла что-то прошептать сквозь почти невидимые отверстия в железном гробу.