– Это ваш ресторан?

– Нет, я никогда не ужинаю в своих ресторанах.

Сима приняла небрежное замечание к сведению. Анджело с заботой посмотрел на нее.

– Тебя что-то беспокоит?

– Знаете, мистер Сайенс, этот Сат…

– Не стоит из-за него портить вечер. Скоро он отправится на Зертилию. Там он с блеском применит свои возможности. Здесь я использую его как охранника, пилота и шофера, а это все равно, что компьютером забивать гвозди. Пусть работает на Зертилии, раз не хочет спокойно жить на Земле.

– В смысле, спокойно умереть? Ему ведь осталось недолго?

– Да, он очень старый.

– Вы называете старостью четырнадцать лет?

– Это старость для андроида.

– Но почему?

– Видишь ли, Серафима, андроид, как и человек, после появления на свет начинает активно познавать окружающий мир. Разумеется, у него с самого начала есть желания, но осмысливать их он начинает только со временем. Андроид гораздо более совершенен, чем человек, и физически, и умственно, я об этом забочусь. Однако он рождается сразу взрослым, и не успевает осмыслить, что можно делать, а что нельзя, для этого, как оказалось, необходимо детство, и весьма длинное, как у человека. Вот, к примеру, у него появится желание, осуществить которое ему мешает конкретный человек. Андроиду можно вбить в голову, что людей убивать нельзя, моя команда постоянно этим занимается, а если желание возьмет верх? А уж чувство жалости! Мы то и дело сталкиваемся с фактом, что андроиды осознают чувство жалости с большим трудом. Жалость, сострадание у них имеются, но личное эго сильнее! Досадно даже. Нет времени для социальной адаптации, как у ребенка, вот в чем дело.

– Его можно запрограммировать, чтобы он был безопасен для человека, – заметила Сима.

– Мои андроиды – не роботы, милая девочка.

– Выходит, андроиды жестокие?

– А ты обрати внимание на детское общество. Оно безжалостно. Жестокость – основа выживания организма, именно она берет верх в экстремальных ситуациях. Гуманизм необходимо воспитывать, он возможен только в цивилизованном, устоявшемся обществе без катаклизмов, а жестокость заложена природой. А что бы было, если бы дети обладали физической силой андроида, его интеллектом? В конце концов, ребенка можно приструнить силой.

– Значит, ваши андроиды все-таки опасны!

– Ни в коем случае, – поднял палец Анджело Сайенс. – Иначе я не выпускал бы их «в люди» даже в Лаборатории. Лишь прожив бок о бок с хомо сапиенс, андроид становится опасным, и вина за это лежит только на человеческом обществе.

Сима обреченно вздохнула и посоветовала:

– Сделайте жизнь ваших творений длиннее, тогда он все успеет понять.

– Успеет. Но до этого он может многое успеть сделать. Это опасно.

– И поэтому они умирают, можно сказать, в подростковом возрасте.

– Серафима, сдается мне, что ты держишь андроида за человека. Эта твоя притча во языцех, Сат, по сравнению с человеком всего лишь удачный набор генов. Я понимаю тебя, он очень похож на обычного человека, но это только потому, что он достаточно пообтерся в общении с людьми.

– В таком случае, мы тоже набор генов.

– Мы – творение природы, а андроиды – мое творение, то есть творение человека. Я вовсе не претендую на роль Господа, который каждого, даже самого захудалого сапиенса наделяет душой. Мне это, знаешь ли, не под силу. То, что создал человек, несоизмеримо с созданиями Божьими.

Серафима не ожидала услышать подобное от всемирно признанного гения с непомерными амбициями, хотела ответить, но Анджело Сайенс нежно коснулся ее руки:

– Серафима, ты великолепная женщина, но в этот вечер ты говоришь о смерти.

– Я говорю о жизни, мистер Сайенс.