Перебравшись через временное заграждение, я направился к своим бывшим охранникам. На земле у их ног собрались лужицы крови, которая по стыкам между камнями стекала дальше по мостовой. Если бы не шумная толпа у меня за спиной, было бы слышно, как она продолжает капать.

Эрис не отходила от меня ни на шаг.

– Уже объявлен всеобщий розыск, – поставила меня в известность она. – Весь Внутренний район и берега Темзы прочесываются в поисках подозрительных личностей.

– Это сделал не Красный Дождь, – пробормотал я, стоя перед Марджери. Несмотря на свой возраст, она всегда выглядела молодой и энергичной. В посмертии же ее лицо казалось пепельным и осунувшимся. Лишенные жизни глаза уставились в никуда. У меня в венах снова закипела кровь, на этот раз еще сильнее, чем прежде.

– С чего ты взял? – спросила Эрис.

Дрожащими от ярости пальцами я извлек непонятный пучок из петлицы форменной куртки Марджери. Маленькую веточку темного дерева с нежными белыми цветами. Они напоминают цветы вишни, разве что тычинки не светлые, а темные.

Боярышник.

Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не раздавить улику в кулаке. Вместо этого я развернулся и с мрачным видом продемонстрировал ее Эрис.

Глаза Десницы расширились, когда она начала понимать. Лишь один род мог заявить о себе подобным образом. Лишь тот, у которого боярышник запечатлен не только на гербе, но и в фамилии[1].

– Хоторны оставили нам послание, – озвучил очевидное я, а Эрис между тем взяла у меня веточку, чтобы рассмотреть внимательнее.

Она изучала цветы с нескрываемой тревогой. Потом покачала головой и подняла взгляд на меня.

– Ты понимаешь, что это означает? – еле слышно выговорила она.

Сделав глубокий вдох, я на мгновение закрыл глаза. А когда снова открыл, взгляд Эрис впился в меня с новой силой, предельно ясно выражая все, что она хотела мне сказать.

– Да, – пробормотал я. – Это означает войну.

Я старалась сохранять трезвый рассудок. Моя судьба еще не решена, и если буду бояться угроз Бенедикта, это лишь усугубит ситуацию. Но когда наутро после его визита в дверях появилось двое стражников, горло все равно сжал парализующий страх. Мужчины надели на меня наручники, грубо схватили за руки, вывели из камеры и направились со мной вниз по ступеням Тауэра, до самого подземелья.

Воздух внизу затхлый, и чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось. Меня охватила неконтролируемая дрожь, но не из-за низкой температуры. Как бы упрямо ни задирала подбородок, на самом деле я была не готова к тому, что вот-вот произойдет – чем бы оно ни было.

Когда мы дошли до обшарпанной железной двери, я приготовилась к худшему. Однако, вопреки моим ожиданиям, помещение оказалось не камерой пыток. Внутри стояли только стол и стул. И Бенедикт. Он ждал в комнате с низким сводчатым потолком и буравил меня мрачным взглядом. У меня болезненно екнуло сердце.

Стража потащила меня дальше в глубь камеры. Усадила на неудобный металлический стул, и лишь тогда я заметила в помещении второго человека. Душа сжалась еще сильнее.

В углу стояла Лира: нечитаемое выражение лица, а светлая кожа еще бледнее, чем обычно. Темные волосы она заплела в длинную косу, а зеленое платье при нормальных обстоятельствах наверняка подчеркивало бы ее глаза. Однако сейчас взгляд казался пустым и каким-то безжизненным. На хрупкие плечи накинут пиджак брата, отчего она выглядела еще более уязвимой.

Ее вид причинял мне не меньше боли, чем облик Бенедикта. Потому что я предала и ее, хотя все эти месяцы она проявляла по отношению ко мне только добро. Потому что последние несколько дней я скучала и по ней тоже. Потому что, возможно, и ее я никогда уже не смогу вернуть, возможно, я потеряла ее навсегда.