На конференции она с удивлением вслушивается в острую критику Израилем ситуации, хотя он выговаривает всё это спокойным уравновешенным голосом. Завершил он выступление выводом: молодежь во время войны должна сдерживать свои страсти.

Доклад Израиля аудитория встретила бурными аплодисментами. Милек явно терпел поражение. Большинство не принимало его компромиссный подход. Он считал, что во время войны молодежь разнуздана, и с этим ничего не поделаешь. Именно на этом оселке строилась дискуссия между Израилем и Милеком.

После того, как все разъехались по кибуцам, она с Израилем вышла на пустынную дождливую улицу. Он сбросил пальто, накрыл её плечи и повел в кафе. Оказалось, что ни у нее, ни у него нет ни гроша. Недалеко от кафе сидел член кибуца Бейт Альфа Куба Рифтин со своей коммунистической компанией. Израиль занял у него денег и заказал кофе и печенье.

“Сердятся на меня. Их выводит из себя мое мировоззрение. Все время меня атакуют”, – сказала Наоми.

“Нет ничего более фальшивого, чем осуждать или восхвалять человека. Наоми, невозможно вторгнуться в человеческую душу. Каждый человек – индивидуальное создание. Ты должна сказать себе, что возможность вникнуть в душу себе подобного ограничена, и просто надо запретить себе пересекать эту границу. Помни, что у каждой снежинки иная форма. Ищи всегда синтез между твоими и противоположными мнениями”.

Неожиданно он меняет тему: “Я очень высоко ценю тебя как личность, Наоми. Но я никогда не свяжу свою жизнь с молодой женщиной. Я ведь на пороге старости”.

Он понижает голос: “Открою тебе секрет. Сейчас я душевно сблизился с Леей Гольдберг. Мы с ней вместе работаем в издательстве “Сифриат Апоалим” – “Библиотеке трудящихся”. Шлионский ее недолюбливает, завидует ей, но я убежден, что она – великая поэтесса”.

Он подает ей руку, они покидают кафе. “Подожди, пока я выйду”, – говорит он ей у входа общежитие. Общежитие содержит религиозная женщина, четко разделяющая мужские и женские номера. Она хорошо знакома Израилю и предлагает последнюю свободную койку. Они прокрадываются внутрь. И тут же засыпают рядом в сумерках. “Не дай Бог, она застукает нас”.

С первыми рассветными лучами они выскочили из тепла на холод. На автобусной станции Израиль поцеловал ее и сказал, что даст водителю свой адрес и вышлет ему деньги за ее поездку. Так принято, ибо известно, что многие ходят без гроша в кармане. Тут же пошли сплетни. Куба Рифтин рассказал, что Израиль одолжил у него деньги, чтобы переспать с молодой женщиной.

Израиль исчез из ее жизни.

Куда ей податься? У Лотшин, в Пардес Каце, трое живут в тесной комнатке. Брат ее мужа Иче, Калман, вернулся из Китая, куда бежал во время войны, и водворился в комнатку с огромным холодильником. Кто мог поверить, что так будет выглядеть жизнь старшей её сестры – “принцессы” их отчего дома.

Кто мог подумать, что однажды и Наоми вынуждена будет устраиваться на ночь в этой комнате, под окном. Хозяин выгнал ее из крохотной комнаты, которую она снимала, соблазнившись более высокой квартирной платой от водителя автобуса.

Лотшин – сильная женщина. Благодарна судьбе за то, что дети, сестры ее и братья спаслись от гибели в Европе. Она является примером того, как можно выжить в невыносимых условиях. “Главное – здоровье”, – повторяет она. Наоми старается облегчить ей жизнь, тянет из кибуца продукты: курятину, кроличье мясо, особенно любимое сестрой, которая не отличает кошерное от трефного. Она смиряется с грехом: так ведут себя члены кибуца, чьи семьи в городе страдают от голода.

Она ищет спасение вне закрытого общества. Часто уезжает в Иерусалим. Она ведь все же уроженка большого города. Дома в Рехавии, их запахи вселяют радость, снимают удушливую петлю с ее шеи. В Иерусалиме она убирает квартиры. Отец ее дочек беспрерывно ищет её. В сильнейшем гневе клянет ее за то, что из-за нее страдают дети. Старшая дочь якобы платит тяжкую цену за ее сумасшествия. Отец детей считает, что она лишена совести и вообще чувств по отношению дочерям.