– То, чего я жажду, не приведет ни к чему хорошему. У тебя есть мечты. Но и у меня тоже. Я могу стать во главе этой колонии. Мне нужна власть, соизмеримая с моим состоянием.

– Нельзя получить все это и меня одновременно?

– Мужчины, которые обзаводятся черными женами или наложницами, не имеют власти. Черные не имеют власти. Они становятся мишенью. Вот почему проваливаются все мятежи. Британцы, голландцы, французы – все считают так же.

– Значит, быть со мной – это расстаться со своей мечтой? Сомневаюсь, что я влиятельнее вас.

Он прикусил губу и отвел взгляд, будто дождь привлекал его сильнее, чем страсть в моих глазах.

– Нужно смотреть в будущее, Долли. Какая от этих отношений польза мне… или тебе.

– То есть, чтобы поддаться желанию, вам нужно знать наперед? Недостаток сна на вас плохо действует.

– Я мыслю совершенно ясно. – Со вздохом он взял мои руки и положил себе на талию. – Мне нужно, чтобы ты поняла. Я вовсе не хочу тебя отталкивать.

Нет. Тогда бы он просто ушел.

– Мне одиноко, на улице льет, и по ночам мне мерещится, как я касаюсь тебя. Клагарнах[31] по-ирландски означает грохот дождя, который бьет по крыше. Это очень тоскливый звук, если слушать его в одиночестве. – Он обвел пальцем обтянутые тканью пуговицы своей сорочки. – Я себя знаю. Моя жена говорила, что я самолюбив, что не думаю о том, как ей больно. Я не хочу, чтобы с тобой произошло подобное, Долли. Во всей этой тьме лишь ты – лучик света. Привезти тебя сюда было моим единственно верным решением. Мы очень давно дружим. Страсть все разрушит. Иногда дружба гораздо лучше.

Слишком много слов, чтобы рассказать, как он меня хочет, как он меня не хочет, что он белый, а я – нет.

Все это я и так знала.

Знала с самого начала. Он принадлежал к другому миру, и пока я не сколочу свой ортун, путь туда мне заказан. Я всегда буду хлопотать и прислуживать. Не об этом я мечтала.

Невзирая на все его доводы, в животе завязался тугой узел. И все же я не могла отойти от Келлса. Сделаю шаг – и смогу его коснуться. И сразу полетят искры – будто тряхнули горящее бревно или выстрелили из пушки.

– Я уезжаю. У меня дела.

– Что? Куда?!

– В Англию и Шотландию. Я вернусь через год.

– Целый год без вас.

Он взял меня за руку, поцеловал ладонь, потом костяшки. Губы у него были мягкие и теплые, и узел внутри меня затянулся сильнее. Что-то должно было взорваться. Надеюсь, не моя душа.

– И по возвращении, если я буду по-прежнему так же сильно желать тебя, желать насладиться тобой, пошлю политику к черту.

– Выходит, и я должна по-прежнему желать вас?

– Это эгоистично. Знаю. Но на карту поставлено многое.

– Что?

Он открыл было рот, но потом сжал губы. Что-то, какой-то секрет едва не сорвался с его губ. Келлс бросил взгляд на дождь и схватился за свой воротник.

– Мне нужно убедиться. И тебе тоже. Тебе семнадцать, ты через многое прошла и все же слишком молода.

А если нам будет восемнадцать и тридцать, то что-то изменится?

– Плантаторы выдают своих девственных дочерей замуж в пятнадцать лет. А цветным девушкам нужно ждать доброго любовника? Похоже, вы испытываете мои чувства.

– Я испытываю себя, Долли. Потребовалось много расчетов, много жертв, чтобы обеспечить свое положение, нельзя перечеркнуть все это, выбрав одну худосочную мисс.

– Я не худосочная. А вы расчетливы, но не сухарь. И хорошо танцуете, когда не занимаетесь своим политиканством.

Что-то его ранило. Это было видно по глазам Келлса. Это был шанс помочь ему, показать, что я могу избавить его от этого бремени. Я погладила пуговицы на его ночной сорочке.

– У вас все получится. Вы сделали себе имя в Демераре. Сможете стать советником управляющих колонией или тех, кто ее возглавит.