Окна в Обители Келлса были невероятные, а в кабинете хозяина – уж тем более. Я протирала тряпкой решетчатые ставни-жалюзи, выполняя ежедневную уборку. Планки раздвигались, впуская свет и открывая вид на реку вдали. Река Демерари бурлила коричневыми и белыми водами, по которым плоскодонки перевозили товары на самый большой остров колонии. Кое-какие из этих товаров были совсем как я – чернокожие и перепуганные, только без живота.

Опустив ставни, я закрыла подъемное окно и взялась за стекла – двенадцать прямоугольников, что отделяли меня от внешнего мира. Прежде я никогда до них не дотрагивалась, никогда не подходила так близко, чтобы коснуться хоть пальцем. В совином доме па не было стекол, только ставни. Окна в хижине мами… были лишь дырами в обмазанных глиной стенах. Ставнями служили просто старые доски, что защищали нас от дождя.

Я прижалась лбом к стеклу, такому крепкому, холодному и далекому от полосок лужайки, которые виднелись в щели ставень. Пейзаж – украшенный кустами белого гибискуса и тонкими стрелками жар-травы[27], облегчающей лихорадку, выглядел так, будто я провалилась в одну из книг, что читал па.

В своих мечтах я все так и представляла. Здесь, в Обители, Обители Келлса, я могла выйти наружу, учуять медовый запах цветов, послушать, как поет колибри, пощипывая алмазные лепестки.

Мами с удовольствием бы что-нибудь здесь выращивала. В глубине души я страдала по ней, по Лиззи. Как же мне наслаждаться покоем и тишиной Демерары, когда они застряли в ловушке на плантации па?

– Долли…

Я вздрогнула и слегка ударилась о стекло.

С черной треуголкой в руках, новой, с невысокими полями, у двери стоял Келлс. На нем были охотничий кафтан и темные бриджи. В таком виде он предпочитал исследовать земли колонии, нетронутые пространства нового мира. Уж не знаю, как Келлс справлялся с удушающей жарой в таком плотном наряде.

– Как ты, Долли?

Я отошла от окна, придерживая выпячивающийся живот.

– Вам что-нибудь нужно, сэр?

– Мы мало видимся. Очень мало с тех пор, как вы с Китти прибыли в Обитель.

– Просто я медленно двигаюсь. Наверное, неправильно спала.

Келлс вошел и с прищуром глянул на меня хмурыми, будто ненастный день, глазами.

– Не слыхал, что существует правильный или неправильный способ спать…

Не желая выслушивать очередную нотацию или притворяться, будто напряжение, возникшее между нами, – не моя вина, я повернулась к окну и принялась поправлять бархатные портьеры.

– На небе столько туч, сэр. Вы уж поплотнее натяните шляпу. Я-то знаю, как вы любите свои шляпы.

За моей спиной он подошел к полированному столу орехового дерева и провел рукой по крышке.

– Никакой пыли, даже когда ты в таком положении.

– Разумеется. Я же не хочу, чтобы вы сочли меня пропащей. Еще более пропащей.

– Я так не считаю, Долли. В прошлом мы говорили о вещах постыдных. Больше этого не нужно.

В его голосе сквозило осуждение, и внутри я вспыхнула. Когда мы с Китти только приехали в колонию, я принялась творить разные безрассудства. Узнав, что ношу очередного младенца Николаса, я словно немного обезумела. Днями усердно трудилась на плантации Келлса, а ночами отплясывала с матросами на балах мулаток. В прибрежных борделях продавала свое никчемное тело.

Это было глупо.

Я зарабатывала деньги для выкупа. Но на самом деле усмиряла свой непокорный дух. Я не видела в себе ничего хорошего. И Келлс тоже никогда не увидит.

Я набрала побольше воздуха, выдохнула и изгнала чувство вины, а потом свернула тряпку для пыли.

– Я почти закончила.