– Высоко, как только получится. Все равно я лучше тебя.

Он ударил меня о стену.

Я хотела отдаться ему, чтобы спасти Китти, но не могла покориться болвану. Он должен был умереть.

Разбитое стекло… Осколки сверкали как звезды.

– Чего смотришь?!

– Смотрю, какой ты болван. Маленький глупый мальчишка. Думаешь, па тебя простит, когда узнает, что ты продал нас с Китти? Ты айеркойли[25] – похотливый болван!

– А ну, возьми свои слова назад, Долли!

– Подонок! Почему, ты думаешь, он все время отсылает тебя или уезжает? Это не из-за меня!

Николас сильно тряхнул меня.

– Умолкни!

– Только дай па повод забрать твою долю наследства и отдать его кузенам, успешными Кирванам с Сент-Китса. А может, он и вовсе отдаст деньги мне, чтобы исправить зло, которое ты причинил.

Он так крепко сдавил меня, что, казалось, оторвет мне руки. Пьяные щели глаз были лишь чуть приоткрыты.

Я вырвалась, схватила его за подбородок и ударила.

– Зачем ты нужен па? Он раз и навсегда поймет, что ты недостоин быть его сыном. От твоей матери ему ничего не нужно.

Бац!

Он ударил меня, и я снова рассыпалась на части.

– Слишком много болтаешь, как всегда!

Я утерла кровь, размазанную по губам. Больше я ему не поддамся.

– Подонок!

Я видела, что от моих слов его передернуло, но ничего не вышло: он забросил меня на плечо.

– Ты – моя собственность. Я могу делать все, что пожелаю.

Я извивалась, но это не помогло. Он покачнулся, но держал меня железной хваткой.

А потом швырнул вниз головой к камину.

От боли затуманилось зрение. Жаль, что удар не отключил мои чувства. Я не хотела вспоминать, какой Николас тяжелый.

Я не стала кричать и умолять. Его все равно ничто бы не остановило. Я принадлежала ему – как свиноматка, которой пользовались.

На меня упали сапоги. Потом бриджи.

Тяжелые ноги Николаса, его колени раздвинули мои бедра.

Он задрал подол моей юбки до груди.

– Вот так, Долли, не хнычь и внимательно смотри своими красивыми глазками на меня. Ты помнишь!

Отвернувшись, я заметила два кривых осколка бутылки. Сверкающие кусочки в четырех футах поодаль было не достать. Я не могла до них дотянуться.

Все пропало.

И все же не отводила взгляда, продолжала мечтать, продолжала таить надежду все глубже в душе, там, где Николас не мог ее коснуться.

– Посмотри на меня, Долли.

Я не стала.

Осколки притягивали меня, потому что они были разбитыми, блестящими и свободными.

Я поклялась найти в себе мишнях – отвагу, – исцелиться, отыскать силы. Когда-нибудь мужчины, такие как Николас, будут бояться осколков.

Монтсеррат, 1770. Пора бежать

Рассвет застал меня лежащей на полу в кабинете отца.

Болело все.

Всю кожу будто содрали.

Николас лежал рядом и храпел, у рта валялась пустая бутылка.

Я отодвинулась. Внутри забурлил гнев, эхом отдаваясь в груди. Я желала брату смерти, но мне нужна была фора. Жизнь сестры важнее мести. Спасу ее, если ублюдок не проснется. Я бросила его штаны и добротные сапоги в камин.

Этого было мало. Тогда я схватила пустую бутылку и обрушила ее на его мерзкий череп.

Он не шелохнулся, но все еще дышал.

Если бы я не спешила к Китти, то спалила бы совиный дом и осталась на это посмотреть.

Яркое солнце на улице ослепило глаза. Против света, я помчалась к мами за своими деньгами.

Она не спала. Сидела на скамейке и ждала.

Я посмотрела на нее, потом на малышку Лиззи у нее на руках.

– Я иду спасать Китти.

Она не отводила взгляд от моей оборванной юбки в кровавых пятнах.

– В следующий раз он тебя убьет, Долли. Забирай Китти и не возвращайся.

Голос ее прозвучал невыразительно, будто мами повторяла это уже много раз.

– Твои деньги и одежда на подстилке. Я добавила мешочек с семенами павлиньего цветка. Тебе не нужен еще один ребенок от Николаса и его власть над тобой.