Я не могла, не хотела пошевелиться.

– Я пришла просить за сестру. – Голос мой надломился. – У мами есть настойка от ран. Она в хижине.

– Бетти ведьма.

– Как угодно. Она говорит, царапина может загноиться из-за навоза, который был в саду.

Он коснулся длинного пореза на щеке, красного и набухшего.

– Навоз? Хорошо, что они ее отстегали. – Улыбка его превратилась в оскал. – Она даст мне настойку, а ты?

Николас приблизился. Горделивая походка сделалась шаткой. Подол белой рубахи наполовину выбился из черных бриджей: судя по всему, он был доволен, пьян и праздновал то, что сотворил.

– А ты? – Негодяй коснулся моего платья.

В локте зародилась дрожь и охватила всю руку.

Мишнях! – сказала я себе, взывая к собственной храбрости.

– Ты знаешь, зачем я пришла.

Он отпил из бокала, а потом, развернувшись, выплеснул остатки в огонь. Пламя взревело и плюнуло пеплом.

– Ты пришла, чтобы стать моей? Может, ты мне не нужна.

– Отлично. Я ухожу.

Не успела я дойти до двери, как он подскочил ко мне и согнутым пальцем приподнял мой подбородок.

– Нет, не уходи, Долли. Хорошенькая маленькая куколка. Ростом едва ли пять футов, а такая женственная.

– Мне четырнадцать лет, и я твоя сестра, твоя кровная сестра. Почему ты не можешь вести себя порядочно?

Он обвел пальцем мой подбородок.

– Если… я тебе… позволю, ты спасешь Китти?

Николас сгреб меня за шею.

– Посмотри на меня и поцелуй.

Этот болван сбрил свои дурацкие усы. Может, все будет не так ужасно, как я помнила. Я закрыла глаза, потянулась к нему и прикоснулась ртом к его рту. Он укусил меня за губу.

– Хоть ты пытаешься изображать доброго, это ничего для меня не значит.

Его смех пронзил меня. Эх, был бы камень. Что-нибудь, чтобы вдарить ему между глаз. И все же Николас не убирал рук, и я растворилась внутри себя, ускользая в бездонную дыру в своей душе.

– Можно я пойду?..

– Нет. Ты уже год как не проводила со мной время. Может, я скучал?

– Зачем врать?

– Я сказал твоему другу, что был пьян. Празднование святого Патрика меня доконало.

Николас отпустил меня, подошел к буфету и хлебнул из бутылки. Спиртное полилось в глотку, и мышцы у него на шее напряглись.

Он засмеялся, поставил бутылку и вернулся ко мне.

– Конечно. Должно быть, я уже напился.

Это было не один раз.

Он преследовал меня снова и снова, наконец семена павлиньего цветка, которые дала мне мами, убийственного средства, перестали помогать, и показался мой живот.

Николас разинул рот и схватил меня за плечи, рванул рукав.

– Отпусти меня. Мне больно. Веди себя достойно. Спаси Китти. Исправь метрики. Нужно, чтобы у Лиззи было правильное имя. Ей нужна твоя фамилия.

Он отшвырнул меня в сторону и снова пошел к бутылке бренди. На ее углах играл свет.

– Это еще зачем?

– Тогда у нее появится шанс на свободу. Нужно, чтобы ее признали мулаткой, признали твоей. Тогда па и ее освободит. Сказал, что по его завещанию мы все получим вольные, если он не вернется.

– Тоже ждешь папаниной смерти? – Николас засмеялся и пошатнулся. – Заявить о бастарде – серьезное решение.

Локтем он задел бутылку, та упала и разбилась на тысячи осколков.

– Пойду принесу корзину.

– Нет. Ни с места, – твердо сказал он. – А то схватишь осколок и порежешь меня, как Китти. Ты куда опаснее ее.

Ах, если бы я могла. Я хотела, чтоб он хоть раз испугался меня.

Мерзавец подошел ко мне и обхватил за талию.

Николас держал меня слишком сильно, слишком больно его ногти впивались мне в бока.

– Может, и тебя продать? Я бы повеселился, увидев, как ты, обмазанная маслом и голая, стоишь на помосте… – Брат схватил меня за подбородок и потряс. – Тогда будешь так же нос задирать?