– Если попадешься мне на глаза завтра, называй меня миссис Томас. В отличие от тебя, у меня деньги уже есть. Я заплатила за уважение. И тебе придется его оказывать. – Я смотрю на нее, будто на пустую улицу позади Кенсингтон-хауса, будто на всех, кто принес в мою жизнь ненависть. – Я сражаюсь за своих внуков, за себя и даже за тебя, глупая курица.
Люси останавливается у порога.
– Вы мне не нужны.
– Еще как нужна. Женщинам нужны женщины, готовые сражаться за наши права.
Я откидываюсь на спинку скамьи, прижимаясь к холодному камню.
– Запомни: мис-сис Томас-с-с. И в следующий раз захвати бумагу.
Люси встряхивает головой и уходит, бормоча, что, мол, еще мне покажет.
Дверь с грохотом закрывается, потом все стихает.
Я устремляю взгляд за забор, словно это окно и можно увидеть звезды. Я все еще надеюсь, но не уверена, что мое терпение будет вознаграждено.
Монтсеррат, 1770. Вперед
Моя маленькая закорючка лежала в своей колыбели. Малышка Лиззи, моя дочь, в этом месяце ей исполнился год. Хорошенькая и здоровая, я уже отняла ее от груди. Она вовсю ползала, вот-вот должна была начать ходить.
Если бы я могла с ней расстаться, снова бы приторговывала в городе. Одной лишь платы за уборку дома Келлса и очистки его книг от зеленой пыли не хватит на выкуп четверым.
Китти прислонилась ко мне, заглядывая через плечо.
– Она маленькая, Долли, как куколка.
– Но она растет. Пригляди за ней, пока я убираю у мистера Келлса.
Китти вытаращила глаза так, что те чуть не лопнули.
– А вдруг заплачет? Что мне делать, если Лиззи заплачет?
– Заплачет, но ты справишься.
Страх исчез, и вместо него появилась широкая улыбка.
– Ты в меня веришь, Долли?
– Всегда.
Я поцеловала сестренку в щеку и коснулась лба Лиззи. Дочери достались мои тонкие волосы, но карие глаза отсвечивали зеленью – то были проблески Николаса.
Я любила малышку всем сердцем. А ведь и не думала, что смогу. После того, что Николас со мной сделал. Но, возможно, у Господа был свой замысел, которого я не понимала…
Нося дочь в утробе, я проводила время в лесах, слушала священника и искала ответы.
И все еще их не нашла.
Еще раз поцеловав Лиззи, я поднялась с колен и направилась к двери.
– Береги себя, Долли. Не хочу, чтобы ты опять печалилась.
Держась за руки, мы с сестрой вошли в большую комнату. Я раскрутила Китти, пока она, смеясь, не свалилась от головокружения на пол.
Я подала ей руку и помогла подняться, а потом вручила садовую косу.
– Иди, доделай все в саду, как мами просила. Она скоро вернется после стирки. Лиззи проспит еще час, но ты все равно прислушивайся.
Китти выскочила за дверь, сжала косу и покрутила ее.
– Осторожнее. Кончик очень острый.
– Быстрее возвращайся, Долли.
Я вышла на теплую улицу и увидела мами, которая шла из совиного дома. Что она делает?
Мать водрузила корзину себе на голову и поспешила ко мне. Потребовались все силы, чтобы овладеть собой и не подать вида, что я думаю о ее предательстве.
– Долли, нам надо поговорить.
Лоб у меня вспотел.
– Что ты натворила?
Она опустила плетеную корзину, полную чистой одежды.
– Я ходила к Николасу. Он должен исправить метрики Лиззи. Нужно, чтобы он вписал туда себя.
В груди защемило. Вряд ли я хотела, чтобы он заявил права на Лиззи. Разве это не означает, что я претендую на него?
– Разве меня одной для нее мало? Он даже не захотел на нее посмотреть. Прошел уже год. Совиный дом рядом, а он и не подумал ее навестить.
– Его имя должно быть в ее бумагах. Это единственный способ заставить твоего па освободить и ее тоже. Ты много работаешь, чтоб раздобыть деньги нам на выкуп. Ты ведь не хочешь, чтобы малышка росла одна на его плантации.