В Париже распространялись оскорбительные памфлеты против Леоноры Галигаи и её мужа, но, по сути, стрелы сатиры метили в королеву-регентшу. Тогда она сделала ловкий ход – предложила сыну:

– Ваше Величество, Вы уже достигли совершеннолетия и, вдобавок, женились, поэтому можете править сам. А мне разрешите уехать в Италию.

– Умоляю Вас, мадам, останьтесь!

Конечно, флорентийка заранее знала, каким будет ответ короля, зато теперь никто не мог обвинить её в узурпации власти.

После внезапного возвращения Конде 29 июля в Париж спокойствия не наступило, наоборот, по его инициативе принцы собирались в доме герцога де Бульона, чтобы обсудить арест Кончини и его супруги и отстранение Марии Медичи от власти. Конде хотелось самому стать королём. Для этого нужно было добиться признания недействительным брака Генриха IV и флорентийки, тогда Людовик XIII становился незаконнорожденным. Но это было уже слишком: воспротивился даже герцог де Гиз.

В конце концов, нервы регентши не выдержали, и 30 августа она решила арестовать главных участников заговора. Конде препроводили в Бастилию, но большинству принцев удалось сбежать. В конце сентября десятитысячная толпа в Париже в знак протеста против ареста Конде взяла штурмом особняк маршала д’Анкра в предместье Сен-Жермен, убив двух сторожей. Леонора выехала оттуда незадолго до вторжения на улицу Турнон, а её муж был в Нормандии, иначе бы им несдобровать. От дома не оставили камня на камне, всё, что в нем находилось – картины, статуи, гобелены, мебель, одежда, – было разбито вдребезги или порвано в клочья. Портреты супругов Кончини и Марии Медичи выбросили в окно, только на портрет молодого короля рука не поднялась. Кроме того, мятежники ворвались в Люксембургский дворец королевы-матери и сожгли и уничтожили почти всю мебель стоимостью 200 000 экю. Никогда ещё ненависть к Кончини не была так велика.

Его и раньше пытались убить несколько раз. Посему маршал д’Анкр нанял себе двух дюжих слуг с дубинами, которые всегда его сопровождали. Первой стала подумывать о возвращении в Италию Леонора. Однако Кончини не желал этого. Разногласия и домашние ссоры с супругом так подействовали на Галигаи, что разум её пошатнулся: ей стало казаться, что все, кто смотрит на неё, желают её сглазить. Она впала в такую тоску, что не только отказывалась беседовать с кем-либо, но и почти не виделась со своей госпожой. Слухи, что Кончини решил отделаться от неё и уже подумывает о новой женитьбе на мадемуазель де Вандом, добили её окончательно.

Королева-мать возместила фавориту ущерб и сделала его герцогом и пэром. Это возмутило Людовика:

– Когда я издаю распоряжения на 30 франков, мне говорят, что казна пуста, однако для маршала д’Анкра нашли 450 тысяч ливров!

Но Кончини и этого было мало – он метил в коннетабли (главнокомандующие). Мария Медичи была неспособная умерить амбиции фаворита, и это обернулось против неё самой. В глазах людей её невероятное бездействие выглядело так:

– На королеву-мать навели порчу!

– Нет, она – любовница Кончини!

– А Галигаи – ведьма!

К тому же, фаворит допустил несколько фатальных ошибок. Во-первых, он открыто стал демонстрировать свои отношения с королевой и даже над оврагом, отделявшим его дом от дворца, повелел воздвигнуть мост, который назвал «мостом любви». По улицам Парижа, обыгрывая французское слово «encre» («чернила»), гуляла песенка:

Если бы у королевы

В животе был младенец,

То он был бы очень чёрным,

Потому что он был бы д’Анкр!

Ещё большей глупостью Кончини было позволять себе шуточки на счёт быстро стареющей Марии Медичи. Это не понравилось ни придворным, ни, особенно, Людовику. Наконец, всегда внимательно следивший за окружением короля, итальянец не разглядел своего смертельного врага в его друге Люине, который в 1616 году стал великим сокольничим Франции. Тот долго подводил своего господина к тому, чтобы сместить мать и Кончини и самому управлять государством, не без основания полагая, что станет при молодом, слабовольном короле полноправным правителем Франции. Но Людовик ХIII никак не мог решиться.