– Он хотел пожать убийце руку!

– И когда последовал удар, от потрясения растопырил пальцы. Стало быть, мы ищем джентльмена? Человека, которого Деверик знал и уважал?..

Тут Мэтью пришло на ум еще кое-что, леденящая душу мысль: здесь, должно быть, замешано подлинное зло.

– Тот, кто это сделал, хотел, чтобы Деверик видел его лицо! Чтобы тот понял: его ждет смерть! Да?

– Возможно, но здесь легко ошибиться – с такими выводами надо быть аккуратнее, – сказал Маккаггерс. – Убийце, возможно, хотелось видеть лицо Деверика, потому что у него не было при себе фонаря. Полагаю, это не случайное деяние безумца – равно как не было таковым и убийство доктора Годвина. Ведь Годвин получил похожий удар в левый висок, у него остался синяк на том же самом месте.

Мэтью не смог ответить, ибо разум его был занят мыслями о приготовлениях, какие должен совершить убийца, дабы все прошло тихо, быстро и наилучшим образом. Одеться в темное, не брать с собой фонаря, приготовить дубинку (вероятно, спрятать ее за пояс под черным как ночь плащом), а под рукой держать зачехленный нож. Поскольку жертва лежала на земле, кровь не могла бить очень высоко, и убийца – несомненно, готовый к тому, что из горла брызнет фонтан, – сумел не перепачкаться. На случай, если рукоять ножа станет скользкой, он надел перчатки. А затем, быстро выполнив надрезы вокруг глаз, исчез в темноте.

– Что могло связывать доктора Годвина и мистера Деверика? – спросил Мэтью, в первую очередь для того, чтобы самому получше осознать сей вопрос.

– Попробуйте выяснить, – сказал Маккаггерс и, давая понять, что разговор окочен, вернулся к мольберту и своим записям.

Мэтью на всякий случай выждал немного, однако быстро понял, что в его присутствии более нет нужды. Маккаггерс дал знак Зеду, и тот принялся умелыми, отточенными движениями бритвы рассекать на трупе одежду. Тут уж всякий смекнул бы, что пора поднять с пола фонарь и вернуться в мир живых.

Впрочем, когда Мэтью поднимался по лестнице, его ненадолго остановили.

– Порой, – сказал Маккаггерс, не оборачиваясь (Мэтью понял это по эху его голоса), – не следует сразу открывать недреманному оку все подробности дела. Посему оставляю на ваше усмотрение, что говорить Григсби, а о чем лучше умолчать.

– Хорошо, сэр, – ответил Мэтью и с этими словами покинул покойницкую.

– Ну? Рассказывайте!

Мэтью едва успел выйти из ратуши на улицу, как к нему подлетел Мармадьюк Григсби. Он семенил рядом, с трудом поспевая за уверенным и широким шагом юноши.

– Какие у Маккаггерса предположения? Про орудие убийства что-нибудь известно?

– Полагаю, не следует обсуждать это прилюдно, – попытался вразумить его Мэтью.

Хотя уже было далеко за полночь, на улицах еще встречались люди, сбежавшие, несомненно, из трактиров, дабы спокойно подымить трубкой на свежем воздухе и обсудить бесчеловечность и проворство черного жнеца. На всех парах Мэтью свернул на Бродвей (печатник не отставал ни на шаг) и невольно подумал, что идти далековато – учитывая, что на счету Масочника теперь два кровавых убийства, фонари на углах почти все догорели, а Луну затянули облака, принесенные с моря влажным ветром. Он сбавил ход. Пускай у него при себе фонарь с еще теплящейся свечкой и по временам из темноты возникают светильники других горожан, ведущих ночной образ жизни, в такой час все же лучше не оставаться одному.

– Медлить нельзя, – сказал Григсби. – Надо обменяться полученными сведениями и сейчас же набросать статью для «Уховертки». У меня, конечно, припасены и другие любопытные темы для нового номера, но эта пока на первом месте!