Зато она не смутилась. Сначала помолчала, видимо, наблюдая, а потом присела на корточки рядом и за подбородок подняла его голову, заставляя смотреть на себя.

– Я думаю, ты всё понял, принц. И больше не будешь так делать…

…Придя в себя, он вдруг понял, что кашляет до сих пор. И ещё что он лежит, по-прежнему сжавшись в комок, а брат пытается его поднять, бормоча ругательства. Вдвоём они справились – во всяком случае, Ксандеру удалось сесть, привалившись к какому-то камню, а Мориц плюхнулся рядом, ткнулся лбом в свой рукав – будто бы вытереть пот, но Ксандер углядел – слёзы.

– Человек, – сказал брат зло, будто выплюнул. – Она-то себя человеком считает. А ты кто тогда? Человек что ли для неё? Скажешь, с людьми так поступают?

– Не скажу, – выдавил из себя, отдышиваясь, Ксандер.

– Вот, – утвердил брат с каким-то горьким удовлетворением. – Не человек. Игрушка. И ты, и я, и все мы для них, для каждого. Хочешь – заботься, одевай вот в одежку разную, – он подцепил пальцем вышитый ворот чёрного на иберийский манер ксандерова камзола. – А хочешь – сломай. Одну сломала – потребуй другую. А мать с отцом поплачут, но куда ж денешься – отдадут. Всё по указке сделают. И ты…

– Что я? – вскинулся Ксандер и закашлялся, горло ещё болело.

– Ты тоже будешь жить по указке, – жестко ответил брат. – Как и отец, и дядя Герт, и дед наверняка, и Ани. Вот и здесь. Ты зачем здесь?

Ксандер прикусил язык.

– То-то же.

– Можно подумать, с Приказом можно что-то сделать, – буркнул он.

В серых глазах Морица заплясали искры – так, как когда-то в детстве, когда он уверял мелкого братишку, что точно-точно знает, как прокрасться на кухню мимо старой Лотты, или что мама нипочем не схватится, что они сбежали в ночной прилив на рыбалку.

– Вообще, конечно, нет, – лукаво прищурившись, так, что у Ксандера аж сердце защемило, сказал брат. – Но ты ж не думаешь, что я тут просто так тебя ждал?

У Ксандера перехватило горло от внезапной безумной надежды – он даже закашлялся снова, горло всё-таки ещё саднило, а Мориц уже улыбался своей доброй залихватской улыбкой.

– Ты же понимаешь, тут место особое. Они на свою беду тебя взяли – может, хотели посмеяться, а может, ещё что. Они думают, что победили раз и навсегда. Но победим – мы, – рука брата снова обхватила его за плечи, стиснула. – Ты. Ты ведь наш последний шанс.

Ксандер кивнул. Это он уже слышал.

Так говорила мать каждый раз, стоило ему вернуться домой. Вот и сейчас, словно не Мориц, а она стояла перед ним – гордая, волевая – и проникновенно и пронизывающе смотрела ему в глаза, будто желая вложить в него ту часть этой гордости и воли, которой, по её мнению, ему недоставало.

– Mijn bemind zoon, ты должен понять…

Он понимал как никто. Она, конечно, была права. Она родилась в другой стране, которая четыре столетия назад завоевала свободу и единая носила имя Нидерланды, и дочь этой страны не хотела мириться с тем, что народу её мужа и детей выпала иная судьба. И оказываясь рядом с ней, что ему едва позволялось на месяц раз в году милостью иберийских хозяев, он тоже не хотел мириться.

Вот и сейчас…

– Всё можно изменить, Ксандер, – убежденно говорила она. – Ты наследник трона, истинный и законный король. Люди тебя любят, они пойдут за тобой. Тебе дана великая сила, и ты должен использовать её на благо своей страны.

Он не смотрел никуда, кроме её лица, но чувствовал, что они не одни, что домочадцы и слуги вокруг, и многие из них сейчас слушают, затаив дыхание и отчаянно молясь, чтобы она его уговорила, чтобы он ответил «да».

Можно подумать, он был против!

– Мне нужно вернуться, – сказал он, но голос его звучал не мягко, а скорее вяло.