Мне всегда нравилось, как воспитанный и галантный юноша всякий раз смущается и краснеет, словно монашка, когда я вот так открыто тыкаю его носом в суровую реальность. Какое-то время мы шли молча. Лишь гулко стучали по брусчатке наши каблуки.

По горбатому мосту пересекли реку и вошли в рыбацкий квартал. Двух- и трёхэтажные дома жались друг к другу, как перепуганные чумазые сироты из городского приюта. Уже закрывшиеся лавки и дешёвые питейные заведения щерились тёмными провалами глухих ставень и обитых тяжёлым железом дверей. В воздухе воняло сырой плесенью, сажей, протухшей требухой и скопившимся за день навозом ездовых лошадей. В бедном рыбацком квартале лишь малая часть населения могла себе позволить самоходные повозки, остальные же пользовались услугами извозчиков. Редкие газовые фонари, отбрасывающие на кирпичные стены бордовые тени, напоминающие кровоподтёки, не столько освещали дорогу, сколько служили приблизительными ориентирами.

— Что в этом плохого? — неожиданно нарушил тишину Берни. — В том смысле, что если девушкам повезёт и они смогут выйти замуж, то им больше не придётся работать в той сфере… То есть я понимаю, что Девисон обманывает друзей своего покойного отца и задуманное им гадко, но… — В возбуждённом голосе напарника явно угадывалось сожаление. Похоже, он думал о той «сахарной» красотке в розовом платье.

Бескрайняя наивность секретаря начинала уже порядком раздражать.

— Плохо то, что Девисон смастерил для них поддельное прошлое, выправив липовые документы, и якобы подарил шанс на счастливое будущее. На самом же деле, самых удачливых или неудачливых, тут как посмотреть, он будет доить как отелившихся бурёнок, постоянно шантажируя и держа в страхе, что раскроет правду. Сейчас эти пустышки работают на себя или на какие-то бордели, а он станет их личным сутенёром, — грубо прервал рассуждения спутника.

Ночные тени сгустились. Из ближайшей подворотни нас окатило зловонием от немытых тел. Где-то вдалеке послышалась пьяная ругань матросов. Под ногами захлюпало, и даже не хотелось думать о том, во что я только что ступил. Смрадная труха! Надо было всё-таки найти автомёбиус…

— Всегда знал, что ты здорово умеешь распознавать враньё по лицу. Скажи, а как ты понял насчёт хламидиоза? Неужели есть какие-то признаки? — внезапно полюбопытствовал напарник.

Вздохнул раздосадованно. И зачем ему только что всё подробно объяснял? Чему, спрашивается, учу его все эти годы?

— Конечно же нет! Если бы они существовали, то врачеватели не зарабатывали бы столько денег на диагнозах! Помолчи уже, у меня от твоих вопросов голова разболелась.

В чём нельзя было отказать Берни, так это в умении заткнуться тогда, когда его об этом просят. Разумеется, голова у меня не болела, но вот ещё одно отдалённое эхо шагов, которое услышал после того, как мы миновали подворотню в доки, напрягало. Как раз когда проходили между двумя газовыми фонарями, где тусклый свет от первого уже едва облизывал наши ботинки, а в медный круг второго мы ещё не вступили, я сложил пальцы в привычном заклятии стазиса и метнул им в Берни. Приятель по-рыбьи широко открыл рот и смешно округлил глаза, собираясь возмутиться, а затем замер как мраморная статуя. Ещё один миг — и я поспешно толкнул секретаря в канализацию. Как раз вовремя. В свете дальних фонарей обозначилась массивная фигура амбала с дубинкой, по которой так и бегали белые всполохи.

Обычно такими дубинками снабжали представителей правопорядка Лорнака, чтобы при желании жандармы вне зависимости от своего магического потенциала могли задержать любого преступника. Чем ярче полыхал металлический ствол, тем больше энергии аккумулировалось в нехитром оружии и тем больше зарядов мог послать жандарм в спину убегающего нарушителя. Но был у этих дубинок очевидный, прямо-таки вопиющий минус. Они слушались всякого, кто брал их за рукоять-основание. Несмотря на то, что по стали отчётливо бегали белые светлячки, мигом сложил руку в привычную щепоть в кармане — у меня тоже имелись свои трюки.