А с ним – его сознание и чувства?
А если он не спит, кто я такой?
ШУТ. Ты – призрак Лира.
ЛИР. Кто я, в самом деле?
Мой разум, опыт, знаки высшей власти
Меня морочат, видимо, внушая,
Что я – отец, а это – дочь моя?
ШУТ. Которая шпыняет, как мальца,
Такого непослушного отца.
ЛИР. Как ваше имя, дивное созданье?
ГОНЕРИЛЬЯ. Фиглярство это, сэр, как раз подходит
К безумствам вашим, вновь приобретенным.
Поймите же, прошу, что неприлично
Вам, старику почтенному, блажить.
Где вы набрали рыцарей своих?
Сто наглецов, развратников и пьяниц,
Объевшихся беспутством эпикуров,
Двор герцога в заезжий превратили,
А замок, где король гостит, – в бордель.
Надеюсь, ваша совесть вас принудит
Унять разгул. Еще я вас прошу,
Прошу, хоть обошлась бы и без просьбы,
Уменьшить вашу челядь, разогнать
Всех, кто забыл о правилах приличья,
Кого к себе и близко подпускать
Не должно в ваши годы.
ЛИР. Дьявол! Бес!
Чтоб ты пропала! Рыцари, по коням!
И без тебя, ублюдок из ублюдков,
Я проживу! Я не без дочерей!
ГОНЕРИЛЬЯ. Людей вы бьете. Слугам и служанкам
Проходу ваша сволочь не дает!
Входит АЛЬБАНИ.
ЛИР. О горе мне! Раскаялся – да поздно!
По коням! – А, пришли? Вы с ней стакнулись?
Что? Жду ответа? – О неблагодарность!
Ты – дьяволица с каменной душой!
Когда ты в сердце собственных детей,
Ты гаже гад морских.
АЛЬБАНИ. Что с вами, сэр?
ЛИР (ГОНЕРИЛЬЕ). Но ты клевещешь, коршунье отродье!
В моем отряде – лучшие из лучших.
Они и долг свой честно исполняют,
Хранят и репутацию свою.
И надо же мне было превратить
Корделии проступок в смертный грех!
Он, как таран, разбил мою любовь
И естество мое разворотил,
Которое теперь гноится желчью.
О Лир, несчастный Лир, безумный Лир!
Ломись теперь в тот дом, откуда глупость
Изгнала ум! (Бьет себя по голове.)
Седлать коней, друзья!
(КЕНТ и РЫЦАРИ уходят.)
АЛЬБАНИ. Милорд, в чем дело? Я не понимаю.
ЛИР. Допустим, сэр. – Услышь меня, Природа!
Услышь, богиня! Откажись от мысли
Гадюке этой материнство дать.
Наполни ей бесплодием утробу
Иль детородных органов лиши,
Чтоб не могло ущербное нутро
Зачатьем эту тварь благословить.
А если все же понесет она,
Пусть в тяжких муках изверга родит,
Чтоб, от него чудовищные пытки
Приняв, она состарилась до срока;
Чтоб выплакала в юности глаза;
Чтоб за ее любовь, за недосып,
Он ей плевал в лицо. Она тогда бы
Узнала, что детей неблагодарность
Мучительнее, чем укусы змей.
Скорей в дорогу!
(Уходит.)
АЛЬБАНИ. Что произошло?
Скажи мне, заклинаю небесами!
ГОНЕРИЛЬЯ. Не беспокойся из-за пустяков.
Все это старческое слабоумье.
Что делать – возраст.
ЛИР возвращается.
ЛИР. Где еще полсвиты?
Я к вам приехал с сотнею людей.
АЛЬБАНИ. Да объясните наконец…
ЛИР. Сейчас.
(ГОНЕРИЛЬЕ.)
О жизнь и смерть! Мне совестно, что ты
Мужскую суть мою поколебала;
Что я себя позволил оскорбить;
Что плакал я. Чума тебя возьми!
Пусть разобьет тебя параличом
Отцовское проклятие мое!
Вот глупые глаза, вы снова плакать?
Вас надо вырвать, вырвать из глазниц
И бросить вместе с вашими слезами
В сухую глину. До чего я дожил!
Постой же. У меня еще есть дочь.
И эта дочь отца не даст в обиду.
Я все скажу ей. От ее ногтей
Ты морду не спасешь свою, волчица.
По-твоему, величие былое
Вернуть себе я не смогу? Увидишь.