Сестра императора, Мария Венгерская, напротив, поклонялась и покровительствовала искусствам. Во время бесед с принцем приглашённые Марией музыканты играли пассажи, сочинённые и разученные специально к приезду наследника и посвящённые ему. Она представила принцу живописцев, работавших при дворе, среди них Михеля Кокси, украшавшего её дворец, выполнявшего для неё копии с известных картин и портретиста Антониса Мора9, привезённого в Брюссель епископом аррасским де Гранвелем. Этих двух художников Мария отрекомендовала принцу, как превосходных мастеров. Принц Филипп увидел портрет де Гранвеля, только законченный Антонисом, и отметил себе, что рекомендации тётки основаны на прекрасном знании живописи. Принц с любопытством осматривал коллекцию Марии Венгерской, львиную долю её составляли нидерландские картины. Принц впервые видел такое множество работ нидерландских художников, собранных вместе. Они не походили на картины итальянских мастеров, перед которыми принц Филипп преклонялся. От нидерландских картин исходило особое достоинство, не чувственность, но чувствительность. Ясность и глубина красок, атласно-гладкие поверхности, законченность и точность исполнения до самой последней бусинки украшений, рассматривай её даже с увеличительным стеклом (так их, вероятно, и выписывали, думал Филипп), покорили принца. Картины и алтарные триптихи излучали благостность, Филиппу казалось, он находится в Божием Храме, возникал порыв, как перед работой ван дер Вейдена, сложить руки будто в молитве. Таково было его первое знакомство с Нидерландами и ему ещё предстояло объехать все провинции неведомой земли. Предстоящее путешествие волновало принца чрезвычайно. Из этих земель родом его легендарный дед, в честь которого принц Филипп наречён, и боготворимый отец. Вряд ли, поэтому, отец ощущал себя испанцем настолько, насколько он, Филипп, ощущал себя, хотя в венах отца текла и испанская кровь.

В одной из комнат принц Филипп обнаружил картины, отозвавшиеся в нём, особенно в сравнении с виденным ранее, недоумением, ироничной ухмылкой и каким-то неодобрением. Одни изображали буйное веселье и пляс, другие – слепых или хромых. А иные – сценки обыденной городской жизни: горожанин-простофиля, разинув рот, во все глаза смотрит на трюки ловкача-шарлатана, не замечая, что его мешочек с деньгами перекочевал в руки вора. На мгновение принц ощутил себя участником сценки, находящимся среди наблюдавших за действом. Филипп непроизвольно, сам того не замечая, усмехнулся. Когда же заметил и спохватился, поразился тонкой наблюдательности художника. Он нахмурился, увидев изображение монахини в толпе наблюдавших, да и одежда вора напоминала костюм доминиканского монаха. Наблюдательность наблюдательностью, но всё же… Вскоре любопытство, вызванное необычностью сюжетов и исполнения, пересилило первичное отрицание.

Следующая работа, триптих, была закрыта, на внешних створках странник в драных лохмотьях и с печальным лицом шёл своим путём, отгоняя злую собаку. По одну сторону от путника – веселье и пляс, по другую – разбойники грабят прохожего. «Блудный сын или просто странник? – Спросил себя Филипп, – сразу не угадать, что хочешь то и думай». Жестом руки он приказал раскрыть створки. Беспорядочная толпа, изображённая на средней панели заставили Филиппа несколько отступить. Но в следующую минуту он, напротив, прильнул к картине, внимательно и с напряжением, исходящим от картины и передавшемся Филиппу, принялся разглядывать скопление фигур в средней части триптиха. Большую повозку с сеном везут не лошади, а отвратительные, фантастические гибриды рыб, людей, зверей и вещей, и, кажется, везут прямо в Ад, изображённый на правой створке. Но никто этого не замечает. У стога толпятся люди всех сословий и занятий, каждый стремиться пробраться поближе к повозке и набрать себе сена, безжалостно отталкивая остальных. Вокруг кипит жизнь во всём её разнообразии: участники действа готовят еду и питьё, танцую и поют, убивают и грабят, ожидают и воспитывают детей, обманывают и жульничают. На стоге восседает любовная пара, слушает музыку, играемую для них диковинным существом на инструменте, созданном из его собственных губ, и никто не обращает внимание на стоящего в стороне ангела. Ад на правой створке суров и страшен. Адская башня с узниками внутри принимает всё новые и новые жертвы. Грешники мучимы беспощадными монстрами. В верхней части панели – адское пламя. Пламя также походило на сильный пожар в городе. Даже Рай на левой створке – не благодать. Падающие с небес ангелы тут же превращаются в гигантских насекомых, Первая Пара принимает от змея яблоко, а затем изгоняется из Рая. Чудовища, нагромождения и суета в каждой части триптиха отвратительны… и в то же время жутко притягательны, настолько притягательны, что невозможно оторвать взгляда. перебегающего с одной створки на другую Принцу Филиппу хотелось рассмотреть каждую нелепую фигуру, каждое чудище, каждую подробность…