Но этот план был отвергнут. Под Рождество воевода, действительно пустил красноярцев в собор, и наиболее решительные из них хотели воспользоваться случаем, чтобы «вырубить» воеводу и его сторонников, но умеренное большинство не допустило их до того, может быть ещё и потому, что не хотело проливать кровь в такой день и в таком месте.

Здесь нужно отметить, что красноярцы, как и всё население тогдашней Руси, были очень религиозны. Христианские традиции и праздники строго соблюдались. Существовало поверье: в конце декабря искупайся в рождественской проруби – будешь здоров и богат.

В день Рождества Христова жители пекут из теста «коровки, собаки, зайцы и иныя звери, которые по их козылки называются, которыми делят славельщиков, а иные вместо козулек орехами или пирогами за славление дают»22

25 декабря происходит святочный обряд Cлавление Христа (Христославление). По большей части утром, но иногда и в течение всего дня, славильщики ходили по дворам и пели христославления.

Исполнителями обряда могли быть дети, парни и девушки, иногда взрослые мужчины. Славильщики группировались по возрасту и собирались по 5—6 человек, а иногда и больше – до 15-ти.

Хозяину и хозяйке, не пустившим в избу славельщиков, поют позорящие песни, часто с откровенно фривольными для нашего времени выражениями:

Однако, как правило, христославов принимали ласково и радушно. Младшего из них в некоторых местных традициях усаживали на вывороченную мехом наружу шубу в переднем углу: делалось это для того, чтобы куры были спокойны на насесте и выводили больше цыплят. Славильщиков одаривали пирогами, шаньгами, ржаными козулями, калачами (ржаными и крупитчатыми, то есть из лучшей пшеничной муки: белой и самого тонкого помола), витушками (архаичное обрядовое печенье в виде спирали) и пряниками, баранками, а также мукой и деньгами. Последних давали по копейке-по две, а кто побогаче – и по пятаку.

Понятно, что при таком почитании христианских праздников активность бунтовщиков сильно снижалась. Возможность захвата воеводы и его сторонников была упущена. В то же время в среде заговорщиков образовался раскол. Некоторые их главари стали писать доносы на своих товарищей, причём отцы доносили на детей, дети – на отцов, менее виновные в заговоре – на более виноватых и наоборот. Такое перекрёстное доносительство оказалось очень живучим в русском характере и наблюдалось потом во все последующие века. Оказалось, что ложные доносы и обман между русскими людьми всегда были в таком ходу, что их можно опасаться не только со стороны чужих людей и соседей, но и со стороны братьев или супругов, отцов и детей.

В результате долгих взаимных обвинений многие знатные и уважаемые за военные заслуги бывшие главари заговорщиков перешли окончательно на воеводскую сторону. Проявилась ещё одна старорусская черта-скрепа – подверженность изменчивой конъюнктуре и чувствительность к направлению «дующего ветра». Начались аресты и допросы.

Один из доносчиков показал, что в доме у Петра Сурикова собиралась «дума» служилых людей, на которой подговаривали друг друга принять участие в избиении осаждённых сторонников воеводы – «вырубить всех».

Начался розыск, где молодёжь «запиралась» во всём, а старики уличали друг друга, спасая себя. Видимо, наши Суриковы, Пётр и Илья, хотя уже обзавелись семьями и жили, судя по всему, в отдельных домах (им было тогда: Петру – 38 лет, а Илье – 34 года), относились к той самой «молодёжи», так как ни в одном историческом документе мы не находим упоминаний об их измене «общему делу».