Удивительно, но в столице советского нонконформизма Илья разминулся не только с Гребенщиковым. Он оказался не вхож ни в «сайгоновскую» тусовку битников с Невского проспекта, ни в университетский театр Горошевского, где встречались интеллектуалы и будущие рок-звезды «Аквариума» и «Поп-механики». Мимо него отгремели концерты таких культовых питерских рок-групп, как «Россияне», «Мифы» и «Большой железный колокол».

«Как это ни парадоксально, в Ленинграде я не смог найти приятелей по интересам, – сожалел Кормильцев. – Действительно, бывают такие вещи, что, видимо, не судьба. Почему-то я не нащупал питерскую рок-н-ролльную тусовку».

Тем временем в его студенческой жизни случились знаковые перемены. Во-первых, он крепко погрузился в изучение английского языка, к чему был почти случайный повод.

«Однажды Илья бродил по городу, и какой-то иностранец спросил у него, как проехать в Выборг, – вспоминает Марина Федорова. – Мак прекрасно знал дорогу, но сильно стушевался. И тогда он начал активно улучшать свой разговорный английский, стараясь побольше общаться с иностранными студентами».

Во-вторых, Кормильцев стал активно знакомиться с финскими туристами, выменивая у них фирменные рок-пластинки. Незаметно для себя, он оказался удачливым фарцовщиком и был в курсе многих музыкальных тенденций. Знаковыми поэтами для него стали Пит Синфилд, Боб Дилан и Леонард Коэн, а любимыми группами – Pink Floyd и King Crimson.

Добыв нелегально вожделенный винил, Илья осторожно распечатывал пластинку и переписывал ее на пленочный магнитофон. Затем в полной темноте, прикрыв глаза, слушал запись несколько раз. После шел на почту и отправлял свежеприобретенные диски в Свердловск.

«Пластинки были в родных конвертах и никогда не бились, – ностальгирует Влад Малахов. – Почта тогда не воровала, и таким образом у нас происходило культурное и материальное обогащение. Порой случались небольшие курьезы. К примеру, Кормильцеву очень нравилась английская группа 1 °CС. Он прислал мне их пластинку, но вскоре выяснилось, что продать этот диск на Урале абсолютно невозможно».

Глотнув ленинградской свободы с намеком на материальную независимость, 17-летний Илья оставил общежитие. Он переехал в комнату коммуналки на Васильевском острове, а позже поселился с приятелем на пригородной даче. Ездил в университет на электричке, и от ее неумолимых сквозняков стал болеть. Что ни месяц, то бронхит или гайморит. Врачи постановили, что для Кормильцева, с детства предрасположенного к легочным заболеваниям, местный климат был совершенно неприемлем.

«У Ильи не получилось перенести питерской осени-зимы, – считает Ксения Устюжанинова. – Когда Светлана Алексеевна приехала проведать сына, то нашла его сильно простуженным и потерявшим все теплые шапки, шарфы и перчатки. В съемной квартире они с сокурсником нарисовали углем на стене фреску, изображавшую Страшный суд».

Но беды, когда идут, идут не в одиночку…

«После отъезда Ильи в Ленинград наша компания с Трущевым просуществовала недолго, – вспоминает Влад Малахов. – Алексей был человеком, которому военная служба была категорически противопоказана. Но Трущев все-таки пошел в армию, ни словом не обмолвившись в военкомате, что у него гипертония. На прощание сказал нам, что „отправляется на рысьи скачки“».

Леша Трущев ушел служить в ноябре 1976 года, а всего через два месяца его не стало. В истории болезни записан диагноз «крупозная пневмония», но что произошло на самом деле, неизвестно до сих пор. По одной из версий, в возрасте 21 года у него случился сердечный приступ. Вскрытие не проводилось, а в военкомате родным сообщили, что Алексея доставили в госпиталь в состоянии крайнего истощения. Как пелось позднее группой «Наутилус Помпилиус», «пьяный врач мне сказал, что тебя больше нет».